Похоронив под приметной рябинкой своего человека, Сильвестр запил горькую.
В дело шло всё. «Красная шапочка» на боярышнике или перце; стекломой «Хрусталик» из пластиковых канистр; метиловая до синевы «тормозуха» с ближайшего птицедрома, где техником служил одномышник Сильвестра Цыган; остатки человеческого «Гленфиддика» – торфяного, как Гримпенская трясина… и, конечно же, валериана на перваче. Последняя – в таких количествах, что впору словить бесконечный, под завязку заполненный мартовскими драками, любовными томлениями, покражей телячьей печени и медитативным лизанием пылающих колоколец глюк. Благое, пусть и воображённое избавление от кошмара внезапной потери.
Но глюк не ловился.
Зато поймалась тяжесть в правом боку под рёбрами – там, где печень. Своя, не телячья.
Тоска тоской, да только и разменивать восьмую, предпоследнюю жизнь на цирроз Сильвестру как-то не мурлыкалось. Собрав оставшиеся ёмкости с алкоголем в котомочку, он отправился к заветной рябинке да и вылил всё богатство у западной стороны аккуратного холмика, приговаривая: «Тебе-то уже не повредит».
Человек под холмиком лежал покойно, не бранился, не ворочался. Видать, и впрямь не вредило ему спиртное. Сильвестр постоял ещё немного, вывел когтями на нежной рябиновой коре глиф «хвосттрубой» (вышло кривовато, но под холмиком и на это не осерчали) да и двинул прямым ходом в больничку.
В больничке подвизался другой его одномышник, Кузьма. Мордатый, вальяжный и хоть полностью беспородный, но с габитусом коренного сибиряка. Специализировался на окоте и сопровождении беременности – всегда был падок до бабьих нежных мест.
Сидеть в компании с круглопузыми кошечками, ожидая приёма, Сильвестр стеснялся, поэтому упросил хорошенькую полосатую ветсестричку вызвать Кузьму в когтилку. Обошлось это в пакетик сушек со вкусом ягнёнка и минут десять ожидания.
Кузьма влетел в когтилку как молоденький, начисто забыв о солидности. Сгрёб Сильвестра в крепкие объятия, начал мять и гулко колотить по хребту – так, что в больной печени откликалось. Сильвестр не отставал: знай наших, интеллигенция! Набаловавшись, друзья расцепились и повисли на обмотанных пеньковым шнуром столбах. Будто в детстве.
– Ну, рассказывай, отец, зачем пожаловал? – спросил Кузьма. – Решили-таки с Буськой котяток завести?
– Нет, – коротко мотнул головой Сильвестр. – Я по другому вопросу. Ливер у меня того… Кажись, серьёзно.
Диагнозы он мог ставить и без докторской помощи. Образование получал там же, где Кузьма, только после выпуска пошёл не по женской части, а по военной. Впрочем, недолго врачевал он солдатиков: яростная идиосинкразия к подчинению быстро сделала его врагом начальства. Да таким, что главный тогдашний супостат, полярные лисы – и те могли позавидовать.
– Ясно. – Кузьма враз сделался деловит. – Жизней много осталось?
– Две. Считая эту.
– Экий ты, отец, расточительный, – укорил друга бабский дохтур. – Ну да ладно, для современной ветеринарии нет ничего невозможного. Сколько денег наскребёшь?
Сильвестр прикинул, сказал. Усы у Кузьмы поникли.
– Негусто, отец, негусто. За такую сумму мы тебя только кастрировать сможем. Да и то без наркоза. – Он невесело хохотнул. – А если дом продать?
– Дом дедовский. Не продам! – зашипел Сильвестр.
– Ладно, ладно. Тогда другой вариант. Совершенно бесплатный, но не вполне безопасный.
– На халяву и вискас – стерлядь. Предлагай.
– Всегда ты был рисковым, отец, – не то похвалил, не то упрекнул друга Кузьма. Спрыгнул со столба и принялся расхаживать по комнате, подёргивая кончиком хвоста. Волновался. – В общем, так. Есть одна конторка. По документам частная, а на деле государственная. Занимается всякими интересными да перспективными, но сомнительными с точки зрения морали и законности проектами. Одно из направлений – полное возвращение потраченных жизней.
Сильвестр от неожиданности аж присвистнул: у человека своего, покойничка, научился.
– Ох ты ж, в пёсью конуру! С господом богом решили поспорить?
Кузьма развёл лапами.
– Решили, ага. Так вот, им нужны добровольцы.
– Ну, это понятно. Я буду первым?
– Разогнался! Нет, конечно. На мышах, на собачках да на помойных бродяжках больше года тренировались.
О результатах тренировок Сильвестр предпочёл не спрашивать, спросил о другом:
– Ты-то каким боком к этому делу притёрся?
– Конкретно к этому – никаким. Только у них ведь и другие проекты имеются. В аккурат по моему профилю.
– И этот кот называет меня рисковым! – восхитился Сильвестр, поневоле припомнив, что злые языки врали, будто Кузьма за хорошую мзду может не только принять роды, но и утопить нежелательных слепышей. – Куда идти-то?
– Никуда. За тобой заедут, – сказал Кузьма. Он вдруг заторопился. – Бывай, отец. Пора мне. Девочки ждут. А в их положении терпеливость – далеко не главное достоинство.
– Бывай, – сказал Сильвестр. – Девочкам привет.
Кузьма несильно ткнул его лапой в плечо и ушёл, лупя себя хвостом по бокам. Понять его было можно. Не каждый день друга на опыты сдаёшь.
* * *
Заехали за Сильвестром ввечеру. Он подрёмывал, прижимая лапы к ноющему правому боку, когда в дверь забарабанили, будто не замечая звонка. Сильвестр встал, наскоро протёр усы и уголки глаз, открыл круглое окошечко в двери. На крыльце приплясывал в нетерпении рыжий, будто дикий лисовин, котяра. На голове у него возвышался блестящий антрацитом шапокляк с лазоревой лентой, залихватски сдвинутый к левому уху. Кожаная жилетка распахнута, яловые сапоги в гармошку. Типичный ухарь с Бездушного Конца. Встретившись взглядом с Сильвестром, рыжий ухмыльнулся, продемонстрировав железные коронки на клыках.
![Масоны. Том 1 [большая энциклопедия]](/storage/book-covers/5d/5d963f5f8fc2968335abb665e6f924e1a44f53ac.jpg)
