Вся Кахетия в ту зиму была еще под снегом, а здесь, под Сагареджо, в селе Патара Чаилури, то есть Малом Чаилури, за несколько последних теплых солнечных дней снег почти весь сошел и по оврагам зашумели весенние ручьи.
В ожидании праздника на установленных в центре села качелях резвилась ребятня, а неподалеку, на усыпанной опилками площадке, при небольшом пока стечении зрителей мерились силами борцы, тоже мальчишки, будущие мастера грузинской национальной борбы — читаобы.
Глядя на эту веселую кутерьму, люди понимающе переглядывались: значит, завтра, в воскресенье, жди бериков — этих ежегодных таинственных пришельцев грузинской масленицы — берикаобы. Собственно, какие они пришельцы — свои же парни, односельчане, но вот попробуй догадаться, кто из твоих соседей станет завтра бериком! В маске из овчины и пестром наряде родного брата не узнаешь.
Знать тайну маскарада будет только один человек в селе — Бидзина Джачвадзе. В его доме хранились целый год костюмы, маски, барабан, кнуты — весь реквизит праздника. Открылась эта тайна и мне, так как я приехал к Бидзине заранее и помогал ему разобраться в груде овчин, свиных шкур, тряпок, тесемок.
Эта была большая удача — попасть на берикаобу. Ведь ныне этот праздник стал достаточной редкостью: не могли не сказаться гонения прошлых лет. И все-таки он выжил! Завтра я увижу древнее действо во всех подробностях.
Часов с восьми утра к дому Бидзины стали подходить по одному рослые, крепкие мужчины. Кое-кого из будущих персонажей берикаобы я видел накануне, когда искал Бидзину на «бирже» — центральном перекрестке села, где любят собираться, чтобы потолковать, крестьяне.
Бериков было четверо. Каждый не торопясь примерял и подгонял с помощью Бидзины свой наряд. Острым длинным ножом хозяин тут же отхватывал лишние полоски шкур, укреплял завязки. Наряд, пожалуй, достоин того, чтобы описать весь процесс облачения в него. Сначала берик надевал брюки с нашитыми на них разноцветными матерчатыми полосками. Затем — сшитые из цельных кусков сыромятной коровьей кожи каламаны, нечто вроде мокасин с кожаными шнурками, стягивающими верхний край обуви. Потом через голову надевался наряд из овчины, скроенный из двух одинаковых пластин — нагрудника и наспинника с отверстием для головы. На поясе обе части скреплялись тесьмой. И, наконец, самое главное украшение костюма — маска, плотно облегающая лицо и спускающаяся на грудь, из черной овчины с узкими прорезями для глаз и ноздрей, обшитая по краю красной тесьмой, с бахромой из ярких ленточек на полукруглом каркасе над головой и индюшачьими перьями по бокам, клочками козьей шерсти на месте бровей, усов, бороды и, наконец, фактурными белыми зубами из пришитых к овчине тыквенных семечек. В руках у берика — хлыст, звонкие удары которого то и дело били по барабанным перепонкам.
Берики в своих красочных нарядах походили на известных героев болгарских, а по существу, фракийских весенних аграрных обрядов — кукеров и их молдавских собратьев — мошей.
Совсем другим был костюм пятого участника праздника — тахи, то есть кабана. Голову и спину тахи укрывала белая свиная шкура с деревянной верхней челюстью и натуральной, кабаньей, с устрашающими клыками — нижней, клацающей при дергании за подвязанный к ней шнурок. Тахи играл упитанный парень помоложе.
Вскоре к берикам и тахи присоединились два совсем юных участника маскарада — барабанщик, тоже в маске, и обычно одетый, единственный из всех не скрывавший лицо погонщик ослика. По бокам ослика свешивались объемистые переметные сумы, из одной высовывалась горловина двадцатилитровой пластмассовой канистры.
Часов в десять утра вся эта колоритная компания с визгом и гиканьем вывалилась со двора Бидзины, перемазавшись в грязи и разбрызгивая ее вокруг ударами бичей. Под барабанную дробь и улюлюканье погонщика осла ватага устремилась в тихую до того сельскую улицу и накатилась на ближайшие ворота.
Кто-то из бериков ломился в дверь, другие сиганули через полутораметровый каменный забор, ворвались во двор, кинулись в дом, забрались по лестнице на второй этаж, оглашая округу гортанными выкриками на неестественно высокой для мужского голоса ноте,— это был какой-то особый «птичий язык». «Напуганные», а на самом деле безмерно довольные, что в их дом пришел праздник, встречи весны, хозяева с готовностью выносили положенную дань: хлеб, фрукты, яйца, домашний сыр; все это быстро исчезало в переметных сумах. Кто-то вынес банку с домашним виноградным вином, и погонщик с деловым видом переправил ее содержимое через воронку в свою канистру.
Короткая перебежка — и вот уже ватага бериков осаждает следующий дом. За зелеными железными воротами слышатся чьи-то визги, громкий смех, крики, грохот. Вбежав во двор, едва успеваю увернуться от огромной катящейся бочки, перевернутой из озорства напавшими. По двору течет настоящая река, хозяин, с ног до головы мокрый, не знает, смеяться ему или плакать. Ворвавшись в дом, берики продолжают разбой, хватая что попадется под руку. Строптивых хозяев тут же наказывают: проводят по лицу вымазанным в грязи куском овчины. Берики гоняются по двору за кудахтающими курами. Один изловчился поймать пеструху и в следующий миг вместе с добычей перемахивает через забор, и курица исчезает в безразмерной суме на спине ослика.