В Диксоне весна. Без шубы и шапки по улицам не походишь: мороз не слаб, да и снега плотны, не начинали таять, но солнце уже не заходит. Светит день и ночь. И под крышами вывесились сосульки, прилетели первые птички, белые полярные воробьи — пуночки.
Обычное для весенних дней столпотворение пассажиров в аэропортовской гостинице Диксона. Кого тут только сейчас не встретишь! Ракетчиков из обсерватории с острова Хейса, гляциологов, отправляющихся на ледники Северной Земли, геодезистов, что торопятся в безлюдные тундры Таймыра. Но в планы полярных трудяг в любое мгновение может вмешаться непогода — туман или пурга, и все смешать. Такова уж весна в Диксоне...
Туман приполз на третий день мая. Его пригнал порывистый южный ветер. Вначале он был так густ, что в нем потонули дома, исчезло розовое здание аэропорта с диспетчерской вышкой, которая возвышается над островом как пожарная каланча.
Но время туманов, когда они висят по неделе, для Диксона еще не наступило. К полудню мгла стала рассеиваться. Появилось солнце, стала видна аэродромная радиостанция. Все самолеты и вертолеты, собравшиеся в этот день на стоянках аэропорта, еще продолжали отдыхать, когда Вениамин Семенович Миняев, командир ледового разведчика, решил, что ждать больше нечего. Видимость показалась ему вполне достаточной, чтобы поднять в небо свой тяжелый, всегда заправленный под пробки, с дополнительными баками самолет. Возможно, в другой день, в другой раз он еще и повременил бы, но сегодня не мог. Результатов полета ледового разведчика ждал атомоход. В Арктике продолжалось невиданное дело: круглогодичная навигация, начатая три года назад. По графику, будто составы на железной дороге, шли сквозь льды Карского моря суда, везущие машины, оборудование, строительные материалы, овощи и продукты для полярников, осваивающих Таймыр. В обратном направлении, из Дудинки в Мурманск, суда увозили продукцию Норильского комбината: металл и руду для обогатительных фабрик.
Когда я подоспел на аэродром, экипаж уже занял свои места. У моторов, под плоскостями краснохвостого Ил-14, сновал один лишь Саша Ишуков, бортмеханик. Мне показалось, что и ледовый разведчик и бортмеханик дрожат от возбуждения, не чая, как бы побыстрее взлететь и приняться за работу.
— По коням,— скомандовал Саша, взбираясь следом за мной в самолет. Он втащил за собой хлипкую металлическую лестницу, что-то вроде штормтрапа на корабле, быстро захлопнул дверь и, на ходу расстегивая куртку, устремился в кабину.
Ил-14, в общем-то, хорошо знакомый мне самолет. За годы работы в Арктике приходилось на нем и летать, и держать с ним связь. Этот же борт, 04178, памятен мне особо, Он начал летать, когда караваны судов по Арктике водил еще «Ермак» — дедушка русского ледокольного флота. В те времена я работал радистом на мысе Желания, и не раз, чтобы обеспечить этот самолет пеленгами и радиосвязью, мне приходилось пробираться сквозь ураганный ветер и пургу на пеленгатор, стоявший в километре от полярной станции, Были такие мгновения, когда казалось, что не дойду, не отыщу его, но не идти не мог: знал, самолет непременно поднимется и в небе обязательно будут ожидать моей помощи люди...
Иногда ледовые разведчики, пролетая над мысом, сбрасывали нам почту, и мне не забыть, как при сильной болтанке экипаж 04178 все-таки согласился пройти над нами, сбросил почту, а заодно и все папиросы, что у них были, так как в то время наши курильщики давно сидели без курева.
Потом мне не раз приходилось держать связь с этим самолетом и с мыса Челюскин, и с Диксона, и с острова Виктория. Тогда уже он работал в паре с ледоколом «Ленин» — первый атомоход начинал водить караваны судов во льдах, сменив навсегда ушедшего «Ермака». И вот теперь я лечу на борту этого ледового разведчика на помощь атомоходу второго поколения, самому мощному ледоколу в мире «Арктика», который первым из надводных судов проложил дорогу сквозь льды к Северному полюсу.
Салон самолета разделен плотными матерчатыми занавесками как бы на три отсека. В хвостовом — мороз, как на улице. В среднем — температура повыше; здесь стоят дополнительные баки с бензином. За второй занавеской — рабочий салон. Он примыкает к кабине. Тут два кресла, стол второго гидролога, приборы штурмана. У противоположного борта — фототелеграфный аппарат, с помощью которого передают ледовые карты на борт ледоколов, небольшой кухонный стол, электроплита с эмалированным чайником. На стене — два ряда железных кружек. Ледовому разведчику приходится летать по десять и более часов, потому и устраивается экипаж по-домашнему.
Саша Ишуков уже сидит меж пилотов в кабине. Взвизгивают раскручивающиеся винты, взревывают моторы, и Ил катит по стоянке мимо таких же краснохвостых Илов, реактивных Яков, Анов, которым, по всей вероятности, вряд ли сегодня удастся взлететь.
— Диксон, 04178 на исполнительном,— чуть прижимая ларинги к шее, докладывает Вениамин Семенович Миняев, широкоскулый, с удивительно спокойным, даже застенчивым лицом человек.
— Разрешите взлет.
