Из центра Каракумов сквозь зной и пески проложили 468-километровый трубопровод Шатлык — Хива, закончив тем самым строительство четвертой очереди трансконтинентальной газотранспортной системы Средняя Азия — Центр. Голубое топливо, хранимое пустыней, потекло к городам и предприятиям нашей страны и стран СЭВа.
Пустыня начиналась за Хивой. Всею лишь пять-шесть километров нужно было отъехать, чтобы оказаться среди пыльного ветра и барханов. Здесь был конечный пункт стройки.
Издали виднелись коробчатые здания компрессорной станции, машины, тракторы, вездеходы, тягачи, то сбившиеся в кучу, как овцы в бурю, то выстроившиеся в линию. На желтом песке лежали черные трубы. Лагерями, готовыми сняться с места в любую минуту, расположились у подножий барханов городки строителей. Разноцветные, с белыми наличниками окон вагончики на колесах.
Над одним из них, наполненный ветром, раздувался полосатый «колдун» — верная примета аэродрома. Здесь был штаб. Отсюда легко можно было попасть в любую точку трассы, и я поселился в этом городке.
Вечером я зашел в вагончик-столовую. В ней работали два молодых повара-узбека, и кормили они так, что к ним, как в Москве в ресторане «Узбекистан», вечно была очередь. Передо мной в очереди оказался высокий широкоплечий парень с комсомольским значком на куртке. С длинными вьющимися волосами, с чуть приплюснутым, как у боксера, носом, с выгоревшими бровями на обожженном солнцем лице, он держался с большим достоинством, выделяясь среди всех собравшихся здесь в тот момент людей.
— Две порции баранины, — сказал он, наклонившись к окошку. — Можно в одну тарелку. Четыре стакана томатного сока. Шесть беляшей. Полтора десятка яиц. Полбуханки хлеба.
И хотя парень был один, повар не удивился. Подал все это ему через окошко и, встретив мой недоуменный взгляд, пояснил:
— Ураганщик. Завтра с утра идет в рейс. А у них закон: в пустыню идешь — еду, воду бери с собой.
Позже я узнал, что ураганщиками здесь называли водителей мощных тягачей «МАЗ-543», таскавших сорокаметровые плети труб в центр пустыни. Машины эти, не похожие ни на одну из тяжелых машин, и впрямь напоминали надвигающийся ураган. Так они и назывались. Наутро я увидел, как вчерашний светловолосый парень долго и тщательно, словно любимого коня, протирал свою могучую машину. Налюбовавшись ею вдоволь, он быстро влез в кабину. «Ураган», фырча, подняв клубы пыли, выехал на дорогу и помчался к компрессорной станции, где краны укладывали длиннющие плети на спины тягачей.
— Машина что надо, — согласился со мной Юрий Иванович, начальник автоколонны, когда мы потом летели с ним на вертолете над трассой. — Очень здесь выручила она нас. Шутка ли, по песку тридцать с лишним тонн тащить! Дорога-то — сотни километров, тут и верблюд не выдержит...
Юрий Иванович просит вертолетчиков идти вдоль трассы левым бортом и надолго приникает к иллюминатору.
Вертолеты здесь в роли посыльных. Сами они труб не таскают, как их собратья на северных трассах, и никакой другой тяжелой работы не выполняют, но выручают частенько. То детали подбросят, то рабочих, то свежие продукты отвезут, а то, вот как сейчас, отыскивают на трассе автозаправщик. С юга, от Шатлыка, на подмогу Хиве вышли семнадцать «ураганов». Они уже были в пути, когда пришла из Шатлыка телеграмма, и теперь начальник автоколонны хочет направить автозаправщик навстречу «ураганам», чтобы те не задерживались в пути.
Эта часть пустыни называется Заунгузскими Каракумами. Здесь много саксаула, и пустыня, желтовато-черная с утра, к полудню, когда кустарник нагревается, высыхает, становится серебристо-желтой.
В начале пути сверху еще можно различить небольшие отары черных овец. Рядом — пастух, восседающий на одиноком верблюде. Отары жмутся к трассе, дальше же, к югу, пейзаж совсем становится безлюдным. Барханы, как застывшие волны, исчезают в полупрозрачной светящейся мгле. Жизнь лишь на трассе. Здесь время от времени появляется одна или две машины. То пустая, торопливо возвращающаяся с заброшенным в кузов прицепом. То медленно продвигающаяся вперед, и мы ее быстро обгоняем. Дым, вырывающийся с двух сторон «урагана», черен. Горючее не успевает прогорать в цилиндрах. Каждый километр пути ему дается с трудом, и невольно думаешь о шофере: каково тому сейчас? Солнышко печет под тридцать, да и пятисотсильный двигатель тоже подогревает кабину.
У начальника автоколонны в руках тетрадь. В ней он постоянно отмечает не только марки встречающихся машин, их загрузку и направление, но и колеса, прицепы, трубы, лежащие вдоль трассы. По ним можно было бы подсчитать количество аварий, случившихся за последнее время. Нелегко, конечно, довезти сорокаметровую плеть до места. И колесо может полететь, и трос лопнуть. Тогда водитель бросает плеть и возвращается обратно. Надо начинать рейс заново. А трубы — их подберут, когда подойдет трубоукладчик. Вдруг под нами мелькает полузасыпанный песком остов машины. Юрий Иванович в ответ на мой вопрос, стараясь перекричать шум мотора, объясняет:
— Мотор сгорел. Все внутри выгорело! Неприспособленной эта машина для такой дороги оказалась. Шофер? Цел, цел...