…Несмотря на преклонный возраст, она упорно сохраняла легкомысленную канареечную окраску, неистребимую от длительного воздействия воды, солнца и ветра. Словно старые боевые шрамы, были разбросаны по этой первородной желтизне заплаты: большие, средние, маленькие. И каждая из них хранила свою трагедию.
Она совершала очень мало движений поступательных и значительно больше вращательных, уподобляясь детской игрушке, известной под названием «волчок».
При малейшем дуновении ветра она устремлялась вперед со скоростью торпедного катера. Любые попытки ограничить ее движение обрекались на неудачу.
Но это совсем не означало, что она вела себя паинькой в штилевую погоду. Много хитрости требовалось затратить в самое тишайшее безветрие, чтобы не оказаться нахлобученным тем, на чем вы только что двигались по воде.
Герой наш, купивший это чудовище в Москве, на архаическом Птичьем базаре, с достоинством именовал свое приобретение «импортом», а находясь в благодушном состоянии, — «Берточкой».
«Берточка» (речь идет о надувной резиновой лодке иноземного происхождения) была знаменита еще тем, что требовала периодической подкачки. И пока действовал ручной, похожий на распяленную лягушку насос, «Берточка» в изнеможении рыдала. То был почти очеловеченный стон через крепко стиснутые зубы:
«Ых! Ых! Ых! Ых!..»
Далеко по воде неслись эти жалобы, вызывая разнообразные реплики со стороны многочисленных зубоскалов, комфортабельно расположившихся в устойчивых деревянных лодках и с неизменным интересом ожидавших приближения «Берточки» и ее владельца:
— Ты бы на ней череп с костями намалевал. Как у нас на трансформаторной, — советовали ему.
— Замечай, ребята! Гы-ы! Он ей опять пневмоторакс делает!
— А что, Максимыч, не слыхал — страхование жизни не подешевело?
А Максимыч невозмутимо восседал, опираясь на студенистые бока этой удивительной представительницы «плавсредств» и поглядывая вокруг через выпуклые чечевицы очков в массивной железной оправе. Краснолицый, точно вечерний небосвод перед ветреным днем, с ежикообразной седой щетиной, толстыми губами, к углу которых прилип потухший окурок, в форменной выгоревшей фуражке и плаще из серебристого перкаля, он, скрючившись, подвигался вперед, отталкиваясь от воды коротышками-веслами, смахивающими на теннисные ракетки. Наконец Максимыч притормаживал «Берточку», расправлял плечи, концы его губ начинали медленно ползти к ушам, и он, сотрясая воздух, приветствовал окружающих:
— Не стая вор-ронов слеталася!
Это была дань вежливости, не нуждавшаяся в последующей расшифровке.
Следует заметить, что жизненные интересы Максимыча расчленялись как бы на две половины. Давно миновав пенсионную ступень, он продолжал работать диктором на железнодорожном вокзале.
Энтузиаст транспорта, Максимыч не представлял себе существования вне станционной сутолоки, за которой скрыта кропотливая работа слаженного коллектива. В этой слегка припахивающей жженым угольком атмосфере, среди мерцания сигнальных огнен, под ритмическое постукивание колес и пронзительные трели свистка «главного» протекала длинная жизнь нашею героя. Патриарх большой разросшейся семьи, изведавший не одну транспортную профессию, он привил свою кровную любовь к «железке» многочисленному поколению.