Владимир Курьянов
ВЕЩИЙ СОН ПЕТЬКИ КУКИНА
Петьке Кукину, как сам он полагал, были по нраву три житейских штуковины. Первая - вздремнуть лишний часок; вторая - мамкины поджаристые оладьи со сметаной, ну, а третьей, наиглавнейшей, страстью, как вообще для любого деревенского мальчишки, конечно же, была рыбалка. Утренний сон и предвкушение завтрака возмущенно роптали против побудки спозаранку, но настоящему увлечению, как известно, не страшны лишения и даже муки. Мечта у Петьки была одна-единствен-ная - выловить ни много ни мало пудового карпа. Такого вот необычайного карпа позапрошлым годом ухитрился вытащить дед Артем в омуте под крутояром. Позже омут облавливали мыслимыми и немыслимыми способами, вывалили туда с центнер каши, перегородили реку лесками донок, но извлечь что-либо подобное, близкое по весу к сказочной рыбе, никому не удалось. "Обрубленный" другими рыболовами старый Артем сначала бранился, гонял мальчишек с донками, "качал права", а потом плюнул на загубленное место, изрек:
- Рыбалка как шаловливая бабенка. Десятку мужиков подморгнет, одного наградит... Лови, лови, может черта лысого выловишь!
Оскорбился старый горбатый Артем, перестал рыбачить у крутояра, а удачливое место все сразу прозвали Артемовым омутом: быстро прилипают клички к тутошним деревенским достопримечательностям.
Речка, в верховьях которой приютилась Петькина деревня, была в общем-то богата всякой рыбой. Водились здесь, по рассказам дедов, и белуга с осетром, но было это, наверное, очень давно, еще тогда, когда сами сухопарые корявоносые старики были зеленее курносого Петьки. Во всяком случае, теперь и духом красной рыбы ни в корявые, ни в курносые носы не шибало, зато другой - от ерша, плотвы до леща, щуки - обитало по тенистым заводям по нынешнему разумению навалом. Речка тихо плескала по барашковым песочным бережкам на плесах, волочила неширокие, но глубокие и чистые воды по извилистым перекатам и так, позвенивая, струясь, бежала от деревни к поселку, от поселка к деревне, докатывалась до города, а там с ней происходило перевоплощение: водица мутнела, грязнела, пачкалась маслянистыми разводами, и рыба в розысках лучшей доли ошарашенно мчалась к речному истоку. Потому-то рыбы под Петькиной деревней в сравнении с низлежащими по карте точками-кружочками было пока тринадцать на одну, то есть ужас сколько!
Петьке Кукину доставались в добычу в основном плотва и окунь; оскорбленный, он часто с завистью следил, как промышляют городские лещовича с поднос величиной, щурачу толщиной с телячью ногу. Нет, нет, не подумайте, что Петька не сумел бы вытянуть хорошую увесистую рыбу, - в двенадцать годков силенок хватало, запросто вытащил бы! Вот только леска у Петьки тонкая - на плотву-верховку, удилища хлипкие, не телескопические и даже не бамбуковые, а из простой лещины. Такими рыбу, как ни пробуй, больше чем на по л кил о не взять. Только этой зимой удалось-таки упросить отца, чтобы справил в городе снасть "побогаче, покрепче", а для заветного карпа купил толстую, миллиметровую, леску. Теперь Петька нисколько не сомневался, что ему повезет и он переплюнет уловами школьных приятелей, а заодно, как говорится, заткнет за пояс всех недругов. Надо только подождать весну, спустить на воду лодку-посудину...
Пузатая, как короб из-под коровьей кормушки, плоскодонка Кукицых нескладна по виду, но на веслах верткая. Петысин батя смастерил ее десять лет назад, когда сам Петька еще помышлял только об одной посуде - горшке. Мальчуган взрослел, выхо-дил в парни, а лодка понемножку рассыха-лась, коробилась и, как ее ни конопатил отец, постепенно обрастая заляпывающей прорехи смолою, сама стала смахивать на горшок, или, как культурно писано в товарном ярлыке сельпо, ночную вазу. С каждым годом все чуднее и неказистее выглядел Петькин "швербот". Многие мальчишки все-таки завидовали Петьке: хоть захудалая лодчонка, а своя собственная - плыви, рыбачь на ней где душа пожелает. Другие же, отцы которых стали обладателями быстроходных катеров, из черной ревности, что не могут самостоя-тельно лихачить на опекаемых родителями глиссерах, кто во что горазд дразнили кукинскую плоскодонку худым корытом, плоскодыркой или даже прогрызенным мышами гробом. Последнее ехидное прозвище своего рыбацкого суденышка Петька Кукин ненавидел всем существом, так же как не переваривал, кстати, мышей, и, едва прослышав о "мышином гробе", сразу затевал драку, хотя был мелковат, в отца ростом, и чаще всего ему самому доставалось на орехи от ребят посильнее.
Многие, очень многие обиды приходилось претерпевать Петьке не только за лодку, но и персонально. Дело в том, что с пробуждением от зимней спячки солнца его лицо осыпалось, как одуванчиками по лугу, сочными, яркими веснушками. Они ядовито зацветали, усеивая нос и щеки оранжевыми пятнышками, и, будто оттого, что Петька начинал вести с помощью примочек непримиримую лекарственную борьбу с ними, рыжие букашки веселее и кучнее перебегали к ушам. "Эй, конопатый! Плоскодырку проконопать! - издевался над Петькиными рассказами об удачливых уловах здоровяк Женька Буряков, основной хулитель Петькиных рыбацких побед. - В твоей лоханке пескарей не сберечь в щель проскочат!" - язвил он и заливал что-нибудь такое сверхправдивое о выловленных щуках, что Петьке оставалось безропотно, не открывая рта, слушать. "Ничего, вот каникулы придут, я вам покажу!" - твердил про себя Петька и мечтал, мечтал глубоко и пылко, что он выловит невероятных размеров рыбу, побольше, чем когда-либо вылавливал любой из его приятелей. А ежели рыбацкое счастье очень улыбнется, то выловит даже покрупнее, чем сам дед Артем!
