В тот день Харольд открыл дверь и увидел улыбавшегося темнокожего мужчину в прекрасно скроенном костюме. Он потянулся за дробовиком, но затем вспомнил, что годы назад Люсиль заставила его продать оружие из-за инцидента, связанного со священником-пилигримом и претензиями по поводу охотничьих собак.
— Чем могу помочь? — спросил Харольд, прищурившись от солнечного света, на фоне которого мужчина в костюме выглядел еще темнее.
— Мистер Харгрейв? — спросил незнакомец.
— Похоже, что так.
— Кто там, Харольд? — крикнула Люсиль.
Она сидела на кушетке в гостиной и смотрела телевизионные новости. Ведущий программы говорил об Эдмунде Блите — первом из «вернувшихся» — и о том, как изменилась его жизнь после воскрешения из мертвых.
— Второй раз лучше получается? — спросил диктор, глядя прямо в камеру и тем самым возлагая бремя ответов на плечи самих телезрителей.
Неподалеку от дома возвышался дуб, в кроне которого шелестел игривый ветер. Солнце уже находилось достаточно низко, чтобы его свет, проходя под ветвями, слепил глаза Харольда. Старик приподнял ладонь к бровям, сложив ее как козырек. Однако темнокожий мужчина и мальчик, стоявший рядом с ним, по-прежнему оставались расплывчатыми силуэтами, наложенными на сине-зеленый фон безоблачного неба и сосен за передним двором. Мужчина выглядел худощавым, хотя дорогой костюм придавал ему квадратные формы. Мальчик был маленьким — по оценке Харольда, в возрасте восьми-девяти лет.
Харгрейв поморгал, привыкая к яркому освещению.
— Харольд, кто там? — вновь крикнула Люсиль, поняв, наконец, что ее первый вопрос остался без ответа.
Старик застыл на пороге. Его глаза мигали, словно аварийные огни. Он смотрел на мальчика, который все больше и больше привлекал его внимание. Когда синапсы мозга послали импульсы в тайные места, те, пробудившись к жизни, подсказали ему, кем был мальчик, стоявший рядом с темнокожим незнакомцем. Харольд был уверен, что его мозг ошибался. Он заставил свой ум повторить аналитический расчет, но результат остался прежним.
В гостиной на телевизионном экране видеокамера попеременно переходила на скопление махавших кулаков и оскаленных ртов, на вопящих людей, державших в руках плакаты, на солдат с оружием, стоявших, как статуи, — единственных персон, обремененных властью и амуницией. В центре толпы располагался небольшой дом, половина которого принадлежала Эдмунду Блиту. Занавески на окнах были задернуты, но все знали, что он прятался где-то внутри.
Люсиль покачала головой.
— Даже представить себе трудно, — прошептала она.
Затем она снова прокричала:
— Харольд, кто там пришел?
Старик стоял на пороге, осматривая мальчика — маленького, бледного, с веснушками и густыми космами волос. На нем была спортивная майка старого образца и потертые джинсы. Глаза ребенка сияли от радости и облегчения. Они не выглядели спокойными и безразличными — в них вибрировала жизнь и дрожали набежавшие слезы.
— Кто, с четырьмя ногами, произносит «Бу»? — спросил мальчик ломающимся голосом.
Харольд неуверенно прочистил горло.
— Я не знаю, — ответил он.
— Корова с насморком!
Прежде чем старик успел отреагировать на шутку — похвалить или опровергнуть ее, — ребенок обнял его за талию и, рыдая, закричал:
— Папа! Папочка!
Харольд едва не упал. Он прижался спиной к дверному косяку и, подчиняясь давно бездействующим отцовским инстинктам, погладил голову мальчика.
— Тише, — прошептал он. — Тише.
— Харольд? — позвала Люсиль.
Отвернувшись, наконец, от телевизора, она вдруг поняла, что на пороге ее дома происходят странные события.
— Харольд, что случилось? Кто там с тобой?
Ее муж облизал пересохшие губы.
— Это… Это…
Ему почему-то хотелось сказать «Джозеф».
— Это Джейкоб, — наконец произнес старик.
К счастью, Люсиль, потеряв сознание, упала прямо на кушетку.
Джейкоб Уильям Харгрейв умер 15 августа 1966 года — фактически в свой восьмой день рождения. В последующие годы горожане обычно говорили о его смерти в те поздние часы, когда их одолевала бессонница. Они ворочались в постели, будили своих суженых и начинали шепотом беседы о неопределенности мира и о важности своевременного благословения чад наших меньших. Иногда супружеские пары выбирались из постели и стояли в дверях детских комнат, наблюдая, как мирно спали их дети. В такие минуты люди безмолвно размышляли о природе Бога, который так рано забрал мальчика из этого мира. Они были южанами, жителями маленького города. Как такая трагедия могла не привести их мысли к Богу?
После смерти Джейкоба его мать Люсиль утверждала, что знала о предстоящем несчастье — что предыдущей ночью она получила знамение. Той ночью ей приснилось, что у нее выпал зуб. А ее мать давным-давно говорила ей, что подобный сон был предвестием смерти.
На протяжении всей вечеринки, посвященной Джейкобу, Люсиль присматривала не только за сыном и другими детьми, но даже и за взрослыми гостями. Она, как встревоженный воробей, порхала повсюду, задавая людям обычные вопросы: как они себя чувствовали, хватало ли им еды. Она восторгалась, как сильно они похудели с прошлой встречи и какими высокими стали их дети. И, естественно, их разговоры раз за разом сводились к хорошей погоде. А солнце действительно было везде, и день утопал в буйной зелени.
