…Позади себя он услышал оглушительный грохот. Тяжеленная металлическая дверь, неохотно провернувшись на проржавевших петлях, с грохотом закрылась. Всё стихло. Ни единого звука. Полная тишина. Как долго он не мог справиться с этой ненавистной дверью… Как же долго он наблюдал её лишь изнутри. То была ужасная картина; изнутри эта ненавистная всем его сердцем дверь представляла леденящее душу зрелище. Вся изодранная чьими-то ногтями, в кровоподтёках; следы грязных подошв виднелись повсюду и подчас находились даже на уровне головы человека среднего роста. Ужасная дверь, всем своим существом являющая олицетворение ужаса, скорби, безвыходности, тревоги, печали и отчаяния. Но теперь для него всё было кончено. Столько времени он смотрел на неё изнутри, порой даже и не мечтая о том, что когда-то с улыбкой обернётся, кидая прощальный взгляд на эту чёртову дверь, но… Уже снаружи, на свободе!
«Как же так? – подумал он про себя, оглянувшись на эту, ещё недавно казавшуюся совершенно непреступной дверь, которая теперь была позади. – Ведь это же так… Это так, чёрт подери, просто! Бедняги… – мысленно обратился он к тем многим несчастным, кто так и не смог открыть эту дверь и покинуть ад. А ведь это было не сложнее, чем поднять с пола птичье пёрышко!».
И, действительно, когда он в определённый момент каким-то чудом сумел открыть эту ненавистную дверь простым и лёгким толчком руки, ещё 10 минут назад и не надеясь на успех, первой его мыслью стало недоумение. Дверь, казавшаяся столь непреодолимым препятствием на пути к новой жизни, дверь, о которую разбилось столько светлых жизней, открывалась всего-то лёгким движением руки, что, казалось, это под силу даже ребёнку. Парадокс!
Итак, словно новорожденный ребёнок, он пребывал в некой растерянности, а яркий свет в конце коридора, в котором он очутился покинув ад, слепил так, что поначалу совершенно невозможно было открыть глаза, столь привыкшие за долгие годы к кромешной тьме. Не успела пройти первая оторопь от внезапно, чуть ли не чудом обретённой свободы, как едва уловимый крик Чайки где-то далеко впереди, в конце длинного коридора, привлёк его внимание. И, хотя в его голове по-прежнему царствовал некий сумбур, мысли понемногу начали обретать ясность, глаза постепенно привыкали к свету, а всё его тело словно наливалось какой-то невероятной энергией!
И, сам ещё с трудом веря в свершившееся, он сперва осмотрительно, медленно, а затем всё увереннее и увереннее зашагал по коридору, влекомый каким-то невероятно радостным ощущением, что дарил ему тот свет, и время от времени звучавшим всё ближе и ближе криком Чайки. Преодолев полпути, он уже едва ли не бежал, а его сердце бешено колотилось в груди. И вот он уже завидел полукруглый свод, которым заканчивался тоннель и начинался…
Он очутился на уступе скалы, а перед ним раскинулось бескрайнее то ли озеро, то ли море, залитое солнцем. По небу проплывали крохотные перистые облака. Это явно было лето; было тепло, но не жарко, а солнышко нежно отогревало его бледную, заледеневшую кожу серого цвета. Едва осмелившись опустить взгляд вниз, чуть ниже линии горизонта, он чуть было не пожалел об этом, поскольку внезапно почувствовал пьянящее головокружение от высоты, от невероятно чистого воздуха, который впервые за долгие годы он вдыхал, и от несметного количества Чаек, молниями проносившихся то тут то там. Громом молнии они разносили своё чаячье ликование на мили вокруг.
Едва он свыкся с мыслью, что теперь то, что открывалось его взору – всецело принадлежит ему, а не является лишь утешительным плодом его воображения, он попытался проанализировать произошедшее. Мысли путались. Видимо, это происходило от дурманящего ощущения свободы, запаха свежести и позабытого уже ощущения тепла на его коже. Но постепенно ясность снова вернулась к нему. Он вспомнил своего недавнего палача – ту дверь, что ещё совсем недавно загораживала его от света, не пропуская ни единого лучика и которая свела с ума многих бедолаг, так и сгинувших за ней, не видев солнца с тех пор, как под разными предлогами добровольно приняли заточение. Он начал припоминать и свои ощущения, которые испытывал находясь по ту сторону двери. Он отчётливо вспомнил, что пока он находился там, ему казалось, будто бы время точно вязкая патока текло и текло бесконечно, порождая во всех узниках ада самые тошнотворные ощущения: безвыходность, вечную тревогу, безнадёжность их положения и… Явственное ощущение пребывания в самом настоящем аду, который только можно было бы представить себе в самом кошмарном сне. Теперь он, недавний узник и не мечтавший об освобождении, пребывал в том, что смело можно было бы назвать раем. По крайней мере, раем это было для него, поскольку он ощущал себя так, как ещё никогда не ощущал до этого момента. И, если бы кто-нибудь спросил его, может ли он представить себе что-то большее, чего бы он желал, он твёрдо ответил бы, что: «Нет! То, что я испытываю сейчас – высшая степень гармонии и умиротворения, а большего и быть не может!». Он мысленно задал вопрос: «Но как же так? Открывшаяся лёгким толчком руки тяжеленая дверь, долгие годы казавшаяся непреодолимой, отнюдь не длинный коридор и всё? Такой невероятно лёгкий и короткий путь из ада в рай?».
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
