— Мне кажется, тебя раздражает все, что имеет отношение к моей матери! — Молодой человек нервно пригладил ладонью темные волнистые волосы.
— Меня раздражает этот странный культ! — Выпуклые нежные губы девушки сжались почти злобно.
— Какой несправедливой ты можешь быть! — В его голосе послышалось непритворное страдание.
Юноша встал с кресла, сделал несколько шагов, словно бы намереваясь начать прохаживаться по комнате, но внезапно снова сел. Он внимательно посмотрел на девушку. Совсем не похоже на то, как женщины обычно капризничают, утверждая свою деспотичную власть над мужчинами. Нет! В ее голосе — искренняя тревога, вид унылый.
— Но скажи мне, Анна, скажи откровенно и просто, что тебя так беспокоит? Неужели эти несколько платьев и этот портрет? Но ведь это единственные наши семейные реликвии! И наконец, это жестоко, теперь, когда мамы нет, ненавидеть ее!
Анна сидела у стола, худенькая, светловолосая, тонкие черные брови над ярко-голубыми глазами придавали ее лицу выражение странности и своеобразия.
— Я хочу, чтобы ты понял меня, Поль! — Она заговорила чуть глуховато и взволнованно. — Я знаю, какой ужасной и мелочной я выгляжу со стороны! Невестка, ненавидящая свекровь! Особенно теперь, когда твоей матери уже нет в живых. Но я хочу, чтобы ты понял меня! Без этого наша дальнейшая жизнь станет просто невозможной! И… я буду откровенной: я не уверена в том, что ты поймешь меня. Твоя мать не любила меня! Я не знаю, как она относилась к твоей первой жене.
— Я не хочу, чтобы ты упоминала о Катрин! — сердито перебил Поль.
— Но меня это мучает — почему вы расстались?
— Потому что она лесбиянка! — Поль почти кричал. — Мама тут ни при чем!
— А Мишель? Ведь это твой сын! Мальчику уже четыре года, а вы оба, ты и Катрин, не хотите его видеть!
— У него слабое здоровье! Деревенская жизнь ему полезна. Барб любит его, как родного.
— Барб — его кормилица, но у него нет матери! Я могла бы…
— Не нужно этой сентиментальности, Анна!
— Твоя мать хотела, чтобы мы расстались! Она что-то знала! И Катрин знает! А я… я не знаю!
Поль начал уставать. Это бессмысленное женское упорство, эти страхи, смутные предчувствия. Да, он не был слишком уж любящим отцом. Но в конце концов ребенок ни в чем не испытывал недостатка. А близость, желание общаться — это еще придет. Ему всего двадцать четыре года.
— Девочка моя! — Поль шумно вздохнул. — Ну чем тебя пугают эти тряпки? — Он снова поднялся и резко выдвинул ящик комода. Анна вздрогнула.
— Ну, посмотри! — Поль развернул перед ней материю.
Это были два платья в античном стиле, модном в восемнадцатом веке, и длинная накидка-плащ. Анне давно уже казалось, что ткани, из которых все это сшито, гораздо старше самих нарядов. Атлас и шелк? Или… Какие-то странные ткани ручной выделки. И цвета: желто-золотистый и серебристый цвет платьев и голубоватый — плаща. Но эта странная игра оттенков, превращавшая обычную цветовую гамму во что-то, чему Анна не находила названия. Она и сейчас все это видела. Но если Поль ничего не замечает, стоит ли его мучить своими предположениями и домыслами!
— Да, милый, — тихо произнесла девушка. — Все это глупо, нервы! Спрячь!
Поль громко задвинул ящик комода. Она почувствовала, что говорит как бы вопреки собственному желанию молчать.
— Поль, давай снимем и этот портрет!
— Хорошо!
Ее мучительно резанула легкая холодность, прозвучавшая в его голосе. Неужели он разочаровывается в ней? Накатило отчаяние, она снова заговорила быстро, почти лихорадочно.
— Этот мальчик на портрете, он так похож на Мишеля!
— Зачем ты ездила к Мишелю?
— Нет! То есть да. Но это было совсем не так, совсем не то, что ты думаешь. Катрин позвонила мне. Мы говорили. Мы вместе ездили, видели ребенка, издали. Она любит сына. Но она тоже заметила…
— Говори все! Что она тебе наплела? Может быть, пыталась соблазнить? Вполне в ее стиле.
— Она несчастный человек, Поль! Она… Она давно заметила, что мальчик очень похож на этот портрет.
— И потому она исковеркала мою жизнь?
— Но Поль, вглядись! Это больше, чем простое сходство. Это… это портрет Мишеля!
— Это портрет, — Поль заговорил преувеличенно внятно, словно объяснял ей что-то простое и естественное, — это портрет, выполненный в XVIII веке, возможно, Луи Давидом или кем-то из его учеников. Это портрет моего прапра… боже! Одним словом, моего предка! Впрочем, здесь что-то из времен революции. Но нет, никто из нашей семьи не был казнен. Они погибли во время пожара, замок сгорел.