Шепа Мотыга с нетерпением ждал Янинку. Это не мешало ему проворно сгружать кирпич с пыльной подводы и складывать его возле недостроенного хлева, который свежеобструганными стропилами упирался в прозрачно-голубое небо.
Хоть бы скорее вернулась Янинка! И, представляя себе ее загоревшее лицо, обрамленное светлыми пушистыми волосами, голубые глаза, ямочки на щеках, когда она улыбалась, Шепа чувствовал, в груди — то справа, то слева — что-то скользит, щекочет словно кусочек гладкого льда, отчего замирает сердце. Время от времени Шепа приподнимал обтрепанную соломенную шляпу, надвинутую на самые брови, и, прищурившись, смотрел в степь. Потом переводил взгляд на артезианский колодец, где к вечеру, при заходе солнца, сбивается стадо и коровы надолго припадают к длинным деревянным корытам с чистой прохладной водой.
Зачем это ей, Янинке, вдруг понадобилось сегодня идти встречать стадо? Как будто коровы сами не нашли бы дороги. А вот коней давно бы пора гнать на пастбище. Но без Янинки Шепа в ночное не поедет. Если управится, найдет еще какую-либо работу. Даже такую, какую сейчас можно бы и не делать. Будет здесь крутиться, пока Янинка не появится с вечерним стадом.
Тогда они сядут верхом на лошадей и погонят табун в балку.
Алуштинская пегая кобылица подошла к краю загона, вытянула небольшую красивую голову с волнистой гривой и негромко заржала, глядя на дорогу, которая, извиваясь, шла в гору между золотистыми полями к молодой, недавно возникшей здесь еврейской деревне. Потом лошадь повела головой и большими грустными глазами уставилась на заходящее солнце, которое играло, как рыжий жеребенок, — то пряталось, то снова показывалось из-за золотых ветвей молодого сада.
Кто бы мог подумать, что за таким закатом последует грозовая ночь.
Шепа Мотыга взял путы и стал развязывать узлы. Пот катился из-под соломенной шляпы и, задерживаясь на широких черных бровях, скатывался по лицу, по шее за ворот рубахи. Даже вечер не приносил прохлады. Давно уже стоит эта нестерпимая жара, иссушая землю, и пшеница, не созрев, начинает желтеть.
Мысли у Шепы были невеселые: а может, Янинка не захочет поехать с ним в ночное, и зря он держит в загоне голодных коней. Давно пора им быть на пастбище. Он не замечал, что он перебирает давно уже распутанные веревки. Он оглянулся. Откуда-то из Кривой балки донеслась песня.
Вчера, когда они там, в балке, пололи кукурузу, Янинка подняла голову, улыбнулась и весело спросила:
— Федора знаешь? Федора Анцековского?
Конечно. Как же не знать председателя Айджурского сельсовета.
— Чего это ты вдруг вспомнила Федора? — спросил он.
Она рассмеялась и пошла дальше по своей делянке.
Вечером, когда закладывали фундамент под конюшню, она с Шепой еще раз заговорила. Все слышали, как она сказала: ни с кем так легко и весело ей не работается, как с ним. Теперь она всегда будет с ним в паре.
— Ты, Шепа, надежный, как гора.
Очень довольный, он что-то буркнул.
Ему тоже легко и радостно работать рядом с Янинкой. Она еще увидит, какой он крепкий и неутомимый. Покажет, на что способен. Да вот и сегодня: сам и привез, и разгрузил и бревна и кирпич. Никто еще за день не привез столько. И Шепа удовлетворенно оглядел двор, обставленный подводами, арбами, мажарами, косилками, заваленный бревнами и кирпичом.
Занятый своими мыслями, он не сразу увидел приблизившееся стадо. Рябая корова с отяжелевшим выменем, хлестнув себя длинным хвостом по спине, пустилась к огороду, откуда доносился сладкий запах созревших дынь. Нинка, едва касаясь земли босыми ногами, помчалась за ней. Забежав вперед, широко раскинула руки и отогнала корову. Пестрое ситцевое платье плотно облегало стройную фигуру девушки, мягкие глубокие складки спадали на крепкие, красивые ноги.
Шепа не мог глаз от нее отвести.
— Ты еще не вывел лошадей в ночное? — с укором спросила Янинка, увидев его возле загона.
— Я пока… вот видишь, кирпич, бревна… — растерянно бормотал Шепа, помогая ей привязать корову. — Тебя ждал. Сейчас вместе поедем.
— Еще чего?! — с досадой отозвалась Янинка и, взяв ведро, пошла к корове. — Ну, рябая, убери ногу!
Шепа потер правый глаз, потом левый. «Всегда, когда теряешься, глаза начинают чесаться. Не хочет Янинка ехать в ночное, и не надо, — подумал Шепа. — Возьму с собой Кудлатого, будет веселее. Куда это путы подевались…»
— Вот тебе и на! Забыла, что сегодня и мой черед, — недовольно взглянув на Шепу, сказала Янинка и, зажав юбку коленями, присела возле коровы на корточки, тряпкой стала вытирать вымя.
— Не надо было забывать, — буркнул Шепа и пошел разыскивать путы.
…Синие сумерки опустились на долину, когда Шепа и Янинка погнали лошадей ТСОЗа[1] в ночное.
Девушка ехала молча, опустив голову, она была не в духе. Собиралась сегодня пойти в Джелал на комсомольский вечер, и вот пожалуйста — паси коней! А на вечере будет Федор. Он ведь тоже рассчитывает на эту встречу. Столько дней уже не виделись. А Федор нужен ей, нужен, как дождь этим полям. Могла бы завтра поехать в ночное. Ведь Федор будет ждать. Хотя… может, так даже лучше! Пусть думает, что не спешит она увидеться.