В дверь отделения милиции робко постучали. Лейтенант Барханов с досадой оторвался от бумаги. Только сейчас он услышал, что на улице мягко шелестит дождь. У порога топтались бабушка Ханифа и ее шестилетний внук Рафаэлька. Рафаэлька растирал кулачком слезы, бабушка Ханифа разводила руками и шумно вздыхала. Лейтенант Барханов, не избалованный происшествиями в поселке, отложил ручку, водрузил на голову фуражку, лежавшую рядышком на столе, оценил обстановку и предложил вечерним посетителям сесть.
— Дело у нас… — сконфуженно залепетала бабушка Ханифа. — Не знаю, может, и прогоните нас…
Она кивнула на Рафаэльку.
— Внук меня сюда притащил… Нет, сначала он сам хотел пойти. Но как отпустить его одного? Почти ночь на дворе… Сами видите…
— А что случилось?
— Случилось… Пусть Рафаэлька рассказывает. Раз затеял в милицию бежать — пусть сам и рассказывает.
Рафаэлька сердито засопел и поднял на лейтенанта Барханова покрасневшие глаза. Лейтенант подошел, присел перед малышом на корточки и улыбнулся.
— Ты чего? Кто обидел? Заявление у тебя, что ли? Ну так выкладывай поскорее.
Опухшими, подрагивающими губами Рафаэлька обронил:
— Арестуйте ее… Пожалуйста!..
Лейтенант Барханов в изумлении перевел взгляд на бабушку Ханифу. Она, сообразив, что лейтенант Барханов может вдруг подумать, будто Рафаэлька требует арестовать именно ее, испуганно замахала руками:
— Нет-нет… Не меня… Мы ее привели… Она там, на улице.
— На улице? Выходит, товарищи заявители, вы привели с собой и ответчицу? Так пускай зайдет. Если еще не сбежала. Зачем зря мокнуть под дождем? Давайте разбираться.
— А ей можно войти? — обрадовался Рафаэлька.
— Отчего же нельзя? Зови. Посидим, потолкуем, во всем спокойно разберемся. Может, не все так страшно.
— Очень страшно! — запротестовал Рафаэлька. — Ее надо арестовать, она сегодня уже семерых убила! — и не давая опомниться ошеломленному милиционеру, который со дня заступления на свой ответственный пост не знал в нашем поселке преступления страшнее подозрительного пожара, поглотившего складик при магазине, и налета браконьеров на рыбу, жировавших в нашем озерке, Рафаэлька вылетел за дверь и тотчас вновь появился в просторной комнате, держа в руках толстую узловатую веревку.
Лейтенант Барханов нервно барабанил пальцами по кобуре. Рафаэлька потянул веревку, обе створки двери раздались в стороны и в помещение милиции, вежливо переступая грязными копытами через высокий порожек, вошла … коровенка.
Это была корова по кличке Киса — любимица бабушки Ханифы. Лейтенант Барханов не успел опомниться, как Киса оказалась в помещении целиком — от рогов до хвоста. Она косила на милиционера красноватым глазом, бока ее беззвучно разбегались и сдвигались.
— Видите, как она на вас смотрит, товарищ милиционер, — затараторил Рафаэлька. — Понимает, что виновата.
Лейтенант Барханов сел за стол, снял фуражку и вытер платком лоб. В школе милиции, которую он окончил с отличием, их не обучали обращению с криминальными коровами, и этот пробел предстояло сейчас восполнить самостоятельно. В первое мгновение, когда Киса еще только появилась в дверном проеме, ему захотелось замахать руками и выдворить рогатую посетительницу. Виданное ли дело — привести в отделение корову! Но с другой стороны, подкупала неподдельная искренность, с которой разгневанный Рафаэлька и смирная бабушка Ханифа взывали к торжеству правосудия. Тяжело вздохнув, лейтенант Барханов приступил к исполнению своего долга, мельком и с горечью глянув на оставленный листочек.
На этом листочке лежало незавершенное стихотворение. Оно уже было почти живое — недоставало лишь двух последних строчек, чтобы оно проснулось. А пока стихотворение лежало словно под наркозом и ждало пробуждения.
Лейтенант Барханов сочинял стихи всю жизнь, еще со школы. Но об этом почти никто не знал. Даже в милицейскую стенгазету он помещал их под псевдонимом «Щит и Меч». Наверное, это был его девиз. Но мы-то знали, чьи стихи в стенгазете. Как не знать, если в нашем классе учится младший братишка лейтенанта — Стасик. Стасик к тому же командир отряда юных друзей милиции. Выходит, друг собственного брата. Вот такая у них теснота.
Только однажды лейтенант Барханов говорил с нами о стихах. Правде, не о своих. Случилось это после вечера в честь Дня работников милиции. Был концерт, ученики читали стихи, танцевали, пели. Домой мне и Серверу было по пути с лейтенантом Бархановым.
— А хорошо тот парнишка стихотворение огласил, — причмокнул вдруг лейтенант. — С чувством!
— Какое? — полюбопытствовал я.
— «Выхожу один я на дорогу…»
— Лермонтов! — со знанием дела вставил Сервер и добавил: — Марик читал.
Продолжил лейтенант Барханов неожиданно:
— Нравится мне оно, давно нравится, а вот почему — понять не могу. Спокойствием своим, быть может? Вы только подумайте, в чем смело сознается поэт: «Выхожу один я на дорогу…» Чувствуете? Дело-то ночью происходит. Либо он очень отважный человек, либо в тех местах, ну в районе той дороги, понимаете, процент преступности был низкий, и можно было смело гулять под звездами без охраны. А ведь в какие годы дело было. Небось, и разбойники еще бродили косяками.