Предлагаемая читателю книга представляет собой еще одну главу в документальной истории ивритской и израильской культуры. Это часть проекта Немецкого института истории Сиона. Цель проекта — заполнить те пробелы, тот духовный вакуум, который образовался, когда возникла сионистская идеология. Государство Израиль просуществовало 60 лет, но не секрет, что его вклад в духовную жизнь человечества был весьма скромным. Полки книжных магазинов завалены плодами мудрости интеллектуалов из еврейской диаспоры, но интеллектуалы еврейского государства особых духовных сокровищ миру так и не подарили. Немецкий институт истории Сиона, который я имею честь возглавлять, считает своим долгом разгадать загадку этого странного явления. Что отупляет и даже парализует мозг евреев, когда они собираются вместе? Профессор Гюнтер Ванкер, чья история жизни предстает перед вами на страницах данной книги, не раз поднимал эту тему на различных семинарах. С присущим ему остроумием он любил повторять, что евреи очень похожи на жидкое удобрение для растений. Если равномерно распылять его на большой территории, трава начинает расти лучше, а если поливать им маленький участок, оно превращается в смертельный яд. Профессор Ванкер хотел этим сказать, что евреи, живущие в диаспоре, вырабатывают витальный фермент, а когда собираются вместе — летальный.
Прошло около 100 лет с момента образования государства Израиль и почти 40 с момента его заката. Мы, сотрудники института, считаем, что изучение 60-летней истории этого нежизнеспособного образования имеет огромное значение. Почему в еврейском государстве возникла коллективная интеллектуальная регрессия, которая привела к его гибели? Почему, собираясь вместе, евреи фанатично возвращаются в губительное религиозное рабство? По какой причине именно история Массады[1] стала главным мифом возродившегося еврейского народа? В чем секрет этой коллективной шизофрении? Почему евреи всегда слепо идут навстречу своей гибели? Почему израильтяне и евреи разучились получать удовольствие от своего языка? Почему они не смогли понять, что иврит — настоящее сокровище? Ведь язык, в котором слова «меч» (хэрэв), «пересохшая, бесплодная земля» (харава) и «разрушение» (хурбан) — имеют один и тот же корень, мог бы предупредить их о надвигающейся катастрофе.
Таких вопросов — бесчисленное множество, и на каждый из них предложены многочисленные ответы. Но мы, сотрудники института, решили не тратить время на разрешение «вечных» вопросов и предпочли заняться изучением структуры и логики катастрофы. Вот уже 30 лет мы пытаемся разыскать интеллектуалов, уроженцев Израиля, представлявших собой когда-то «вечно недовольное меньшинство» и сумевших тем не менее поставить верный диагноз культурной болезни своей страны, интеллектуалов, которые в личных дневниках описывают процесс разложения и гибели в соответствии со своим мировоззрением и пониманием происходящего. Институт старается найти и тех ученых, что предупреждали о катастрофе и даже оплакивали свою страну задолго до того, как она испустила дух. Мы искренне верим, что народу, мечтающему о своем возрождении, народу, которому собственная столица дороже его правой руки,[2] такому народу необходим проект, подобный нашему, хотя бы для того, чтобы облегчить ему в будущем процесс возрождения, поелику таковое начнется.
Профессор Гюнтер Ванкер — человек скромный. Он родился в 60-е годы в Рамат-Гане и уже к концу века завоевал мировую известность. Институт Сиона слишком поздно обратился к нему с просьбой написать историю своей жизни. Гюнтер не успел закончить начатое, и его дневник можно уподобить незаконченной симфонии. Мы, сотрудники института, расцениваем этот дневник как впечатляющий человеческий документ, который послужит бесценным духовным руководством для растерянных и заблудших душ.
Фридрих Шаръаби[3]
Немецкий институт истории Сиона, 2052 г., осень
Именем Гюнтер нарек меня дед, отец моего отца, бесконечно любивший немецкую культуру. Немецкая культура была для него, с одной стороны, краеугольным камнем эстетики, философии и поэзии, а с другой — колыбелью высококачественных товаров, производившихся такими фирмами, как «Мерседес», «Телефункен», «Бош» и др. Однако в действительности дедом руководила не столько любовь к немецкой культуре, сколько желание завуалировать свое литовское происхождение, а если возможно, то и затушевать его совершенно.
Мой дед эмигрировал в Германию в начале 30-х годов, сразу после окончания учебы на медицинском факультете Варшавского университета. Он вырос в галуте,[4] в штетле,[5] но прекрасно понимал, какая огромная пропасть пролегает между местечковостью и секулярной культурой, цветущей в башнях из слоновой кости Берлина и Франкфурта. Германия тех лет была страной, где культура и искусство находились на высочайшем уровне. Но страна еще не залечила военных ран и не забыла унизительного поражения, что было подобно нарыву, и когда он прорывался, страну сотрясали народные волнения. Эти волнения и привели в конце концов ко второй великой войне. Уже тогда мой дед хорошо понимал, что сия высокоразвитая культура при всех ее достоинствах может в один прекрасный момент обнажить меч и обратить его против тех самых идеалов свободы, которые когда-то были заложены в ее фундамент. Именно так все и произошло.
