Роальд Даль (Roald Dahl) [1916–1990] — один из самых удачливых, как говорится в аннотациях к его книгам, английских писателей. Удачливых в том смысле, что ни одна его книга, ни один рассказ не оставались без внимания критики и читающей публики. Лишь в одном ему «не повезло» — русскоязычный читатель с его творчеством практически незнаком. Несколько новелл, опубликованных в советских газетах с 1962 по 1989 год, — это лишь весьма незначительная часть немалого наследия писателя, не дающая представления о его многообразной литературной деятельности…
Родители Роалъда Даля были норвежцами, однако родился он в Англии в 1916 году. По окончании школы в Рептоне поступил на службу в нефтяную компанию «Шелл» и четыре года спустя был послан в Дар-эс-Салам; в годы второй мировой войны был лётчиком и участвовал в боевых действиях. Писать начал в 1942 году. Уже первый сборник рассказов — «Перехожу на приём» — принёс ему успех.
Последующие книги Даля принесли ему славу мастера «страшных» рассказов, отличающихся увлекательностью сюжета, неожиданной, но вместе с тем логичной развязкой, оригинальным юмором, если и не «чёрным», то, пожалуй, несколько суровым.
Как это ни странно, Роальд Даль проявил себя и как добрый сказочник. Он сочинил несколько замечательных сказок, в которых нет ничего страшного, но которые так же занимательны, как и его рассказы, и столь же популярны среди читателей многих стран мира — как детей, так и взрослых («Джеймс и гигантский персик», «Чарли и шоколадная фабрика» и другие).
В настоящий сборник рассказов Роальда Даля включены тринадцать рассказов из его книги «Кто-то вроде вас», впервые увидевшей свет в 1954 году. Кому-то эти истории покажутся лишь мастерски рассказанными анекдотами, у кого-то появится желание сравнить их с назидательными новеллами, весьма притом ироничными, и кто-то, быть может, отыщет в них стремление автора испытать своих героев в необычной ситуации и дать читателю возможность судить самому, уместен ли финал и по справедливости ли он неизбежен. На в любом случае, надеемся, эти рассказы не оставят равнодушным нашего читателя, который откроет для себя ещё одного «забытого» современного писателя.
В комнате было натоплено, чисто прибрано, шторы задёрнуты, на столе горели две лампы: одна — возле неё, другая — напротив, где стоял ещё один стул. В буфете, у неё за спиной, были приготовлены два высоких стакана, содовая, виски. В ведёрко были уложены кубики свежего льда.
Мэри Мэлони ждала мужа с работы.
— Она то и дело посматривала на часы, но не с беспокойством, а лишь затем, чтобы лишний раз убедиться, что каждая минута приближает момент его возвращения. Движения её были неторопливы, и казалось, что она всё делает с улыбкой. Она склонилась над шитьём, и вид у неё при этом был удивительно умиротворённый. Кожа её — она была на шестом месяце беременности-приобрела полупрозрачный оттенок, уголки рта разгладились, а глаза, в которых появилась безмятежность, казались гораздо более круглыми и тёмными, чем прежде.
Когда часы показали без десяти пять, она начала прислушиваться и спустя несколько минут, как всегда в это время, услышала, как по гравию зашелестели шины, потом хлопнула дверца автомобиля, раздался звук шагов за окном, в замке повернулся ключ. Она отложила шитьё, поднялась и, когда он вошёл, направилась к нему, чтобы поцеловать его.
— Привет, дорогой, — сказала она.
— Привет, — ответил он.
Она взяла у него шинель и повесила в шкаф. Затем подошла к буфету и приготовила напитки — ему покрепче, себе послабее; и скоро она снова сидела на своём стуле за шитьём, а он — напротив неё, на своём стуле, сжимая в обеих ладонях высокий стакан и покачивая его, так что кубики льда звенели, ударяясь о стенки.
Для неё это всегда было самое счастливое время дня. Она знала — он не очень-то разговорится, пока не выпьет немного, и рада была после долгих часов одиночества посидеть и молча, довольная тем, что они снова вместе. Ей было хорошо с ним рядом, и она чувствовала — почти так же, как, загорая — солнечные лучи, — что от него исходит тепло, когда они оставались наедине. Ей нравилось, как он сидит, беспечно развалясь на стуле, как входит в дверь или медленно передвигается по комнате большими шагами. Ей нравился этот внимательный и вместе с тем отстранённый взгляд его глаз, когда он смотрел на неё, ей нравилось, как он забавно кривит губы, и особенно то, что он ничего не говорит о своей усталости и сидит молча до тех пор, пока виски не снимет хотя бы часть утомления.
— Устал, дорогой?
— Да, — ответил он. — Устал.
И, сказав это, он сделал то, чего никогда не делал прежде. Он поднял стакан и разом осушил его, хотя тот был полон наполовину — да, пожалуй, наполовину. Она в ту минуту не смотрела на него, но догадалась, что он именно это и сделал, услышав, как кубики льда ударились о дно стакана, когда он опустил, руку. Он подался вперёд, помедлил с минуту, затем поднялся и неторопливо направился к буфету, чтобы налить себе ещё.
— Я принесу! — воскликнула она, вскакивая на ноги.
— Сядь, — сказал он.