Осенью, в сухую погоду, в парке прелестно. Приятно неторопливо пройтись по притихшим парковым тропинкам, тревожа ногами посланные деревьями валентинки. Свежий запах отжившей листвы, бумажными кипами лежащей меж сероватых стволов столетних лип, оказывает благостное воздействие на людей. По крайней мере на тех, кто хоть иногда смотрит на проплывающие в солнечной лазури облака.
Вот стоящая за мольбертом девушка облака видела. Синяя краска, в которую окуналась кисть прежде чем потянуться к верхней части холста, просто кричала об этом. К слову сказать, девушка не красавица. Не дурнушка, но и не красавица. Рост средний, полненькая, курносый нос, пальтишко, вязанные шапочка и шарфик, да еще слишком серьезное личико. Без мольберта и кисточек по ней и не скажешь что творческая личность. Не яркая какая-то вся. Серенькая.
На меня девушка за холстом внимания не обращала. Сидит пенсионер сбоку на лавочке, наслаждается последними теплыми денечками, дышит лечебным воздухом старого парка, не мешает. А я напротив, на девушку время от времени поглядывал. Оторву взгляд от ожелтевшей кроны, шевелящейся под ленивыми поползновениями ветерка, да и взгляну. А почему бы и нет? Несмотря на годы зрение у меня хорошее: даже отсюда вижу как продвигается ее работа. Взгляну, побормочу что-нибудь вполголоса, и любуюсь дальше хаосом движений сердцевидных листиков, изо всех сил пытающихся сохранить привязанность к старым веткам.
Настала пора вновь проверить художницу, но тут появился он. Среди тихого шуршания листвы мелкий юркий старикашка смог незаметно подобраться к моей старомодной чугунной скамейке с подгнившими, местами проломанными деревянными рейками, и беззастенчиво уселся совсем рядом, чуть не вынудив меня подвинуться.
Парк — спокойное, тихое место. Оазис среди делового, торопящегося города, раньше вздрагивавшего от проносящихся автомобилей, потом от их заполошной сигнализации, потом от электронных наигрышей мобильных телефонов. Теперь город привык ко всему, все приемлет. Так что приходить в парк следует в поиске душевного отдохновения и внутреннего успокоения. А вот восторженные восклицания, которыми разразился этот невежа, здесь абсолютно не уместны.
— Замечательно! Восхитительно! — фальцетом стал вещать шустрик, чуть не подпрыгивая на скамейке. — Пожалуйста, взгляните на эту девушку! Какая красота!!! Бесподобно!
В девушке я ничего сверхъестественного не усматривал. Девушка как девушка.
— Не замечаете? К сожалению, я только один могу видеть это. Не могу не поделиться. Внутри у меня такая радость, такая радость, что обязательно хочу поделиться ей с кем-нибудь. И не возражайте, пожалуйста. Не возражайте…
Все слова свои говорун сопровождал резкими движениями рук и головы, диссонируя с местом и временем. Бежевый некогда плащ из болоньи. Без пояса и двух пуговиц. Вылезающие из под плаща замызганные края рукавов и воротник выцветшей клетчатой рубашки, известной под именем "ковбойка". На яйцеобразном черепе — редкие волосяные клочки, давно не встречавшиеся ни с расческой, ни со шляпой или беретом. Странный тип. С такими надо быть поосторожней и ни в коем случае не противоречить. Но и подзуживать их то же не следует. Надо просто молчать и все.
То, что я никак не реагировал, не остудило пыл случайного соседа.
— Вот девушка. Простая, обычная девушка, вам ведь так кажется? О, нет! Рядом с ней — в воздухе витает прекрасное, неземной красоты существо: вот, вот, около головы, переливающееся всеми цветами, которые только можно себе представить… Вот, еще недавно существо было бледное и полупрозрачное, а теперь, извольте видеть, оно набрало краски, яркость… Ай, яй, яй, мне всегда казалось, что я недостоин наблюдать эти создания… Это ведь Муза! Да, греки знали о них, это на самом деле она!
Я не удержался, и еще раз быстро осмотрел говорящего. Он успел заметить мой осмотр своими цепкими бесцветными глазами, расценив его по-своему.
— Нет, я не сумасшедший, не думайте. Вот, например, у Вас никакого даже подобия музы не наблюдается… Вероятно, вы не творческий человек. Что ж, такое сплошь и рядом. Да-да, не обижайтесь, пожалуйста! Извольте, скажу больше: у меня самого Музы никогда не было. Но я не жалею, ведь я вижу чужие. О, сколько художников, как слова, так и образа обходятся без них! Если бы вы только знали, какое количество той же "художественной" литературы написано без муз, это… Не нахожу слов. Думаете, я лично присутствовал? Не обязательно мое присутствие, что вы! И так видно, где была Муза, а где нет. Вот Андреев, Даниил, (может быть, случайно читали его "Розу Мира", нет?) называл их даймоны. Они придают легкость, воздушность, изящество произведению искусств, создающемуся в их присутствии.
Что мне оставалось делать? Я холодно поджал губы и демонстративно отвернулся. Плешивый наконец понял что выбор собеседника сделан неудачно и прыгающей походкой удалился, беспокоя павшие липовые листья.
Когда он скрылся за деревьями, я еще немного помолчал, размышляя.
В конечном счете, все зависит от точки зрения. Извольте видеть, явились Музы! Он думает, что это помощники? А что им человек? Не то же, что и беличья кисточка в руках у художницы, мучающейся сейчас около мольберта? Ха! Он может определить, были ли музы около меня, когда я писал все свои стихи? Не было!? И я этим — горжусь. Пусть нет в моих поэмах потусторонней легкости, зато они наши, земные! И не зря я уже столько лет в руководстве Союза Писателей!
![Приключения Сэмюэля Пингля [с иллюстрациями]](/storage/book-covers/fc/fc39a5abae6443457fe1ac7d2fcc954d4e486557.jpg)
