К приходу поезда начальник станции надел форменную тужурку.
— Эх черт! Поспать бы еще четверть часика, — сказал он, потянувшись. Он и сам не заметил, как вздремнул над отчетами.
Он раскурил погасшую сигару и вышел на платформу. Когда начальник станции прохаживался по платформе, — молодцеватый, руки в карманы, — в нем все еще чувствовался бывший лейтенант. Да и ноги сохранили кавалерийскую кривизну.
Пять или шесть батраков из окрестных усадеб стояли, заняв всю середину платформы; стрелочник тащил предназначенный для погрузки багаж — один-единственный ящик зеленого цвета, выглядевший так, точно он недавно побывал в канаве.
Рванув калитку, на платформу вышла пасторская дочь, девушка гренадерского роста.
Начальник станции щелкнул каблуками и отдал честь.
— Что нынче привело сюда фрекен? — осведомился он. «При исполнении обязанностей» начальник станции всегда придерживался тона, каким в былые дни изъяснялся на офицерских балах, когда еще служил кавалеристом в Нестведе.
— Решила прогуляться, — ответила дочь пастора.
Разговаривая, она как-то странно взмахивала рукой, словно хотела прихлопнуть собеседника.
— А впрочем, сегодня возвращается фрекен Абель.
— Как — уже?
— Да.
— И по-прежнему никакого просвета на горизонте? — Начальник станции поиграл в воздухе пальцами правой руки. Пасторская дочь рассмеялась.
— А вот и семейка пожаловала, — сказала она. — Я воспользовалась случаем и улизнула от них…
Начальник станции поклонился дамам Абель — вдове и ее старшей дочери Луисе. Их сопровождала фрекен Иенсен. На лице вдовы была написана покорность судьбе.
— Да, — сказала она, — я пришла встретить мою Малютку-Иду.
Вдова попеременно встречала то Луису, то Малютку-Иду. Луису весной, Малютку-Иду — осенью.
Дочери проводили по полтора месяца в Копенгагене у тетки. «Моя сестра, статская советница», — говаривала фру Абель. Советница жила на пятом этаже и пробавлялась тем, что раскрашивала аистов, — каждый аист стоял на одной ноге на подставке из терракоты. Фру Абель посылала дочерей к сестре с неизменными пламенными надеждами.
Она посылала их к ней вот уже десять лет кряду.
— Ах, какие письма писала нам в этот раз Малютка-Ида!
— О да! — поддакнула фрекен Иенсен.
— И все-таки самое отрадное, когда твои птенчики дома, под материнским крылом, — сказала фру Абель, умиленно посмотрев на Луису-Старшенькую. При этой мысли фру Абель даже утерла слезу.
Полгода, что птенчики проводили дома, они только и знали, что бранились между собой и пришивали новые отделки к старым платьям. С матерью они вообще не разговаривали.
— Разве мы выдержали бы в этом медвежьем углу, если бы не семейные радости, — сказала вдова…
Фрекен Иенсен кивнула.
За поворотом у трактира раздался собачий лай, и на дорогу выехала коляска.
— Это Кьер, — сказала дочь пастора. — Что ему тут понадобилось? — Она пошла к калитке в конце платформы.
— Нет, вы только подумайте! — Владелец усадьбы Кьер вылез из коляски. — Самая страда, а Мадсен свалился в тифу. Пришлось по телеграфу вызывать нового управляющего — черт его знает, еще окажется какой-нибудь болван… Сегодня должен приехать…
Кьер вышел на платформу.
— Говорят, кончил высшую сельскохозяйственную школу, — кабы только это пошло ему впрок, — да еще будто с наилучшей аттестацией… А-а, Бай, здорово… — Мужчины обменялись рукопожатием. — Что новенького?.. Как жена?
— Спасибо, хорошо… Стало быть, встречаешь управляющего?
— Да, этакая досада. И главное дело — в самую страду…
— Выходит, мужского полку прибыло, — сказала дочь пастора, размахивая руками так, словно заранее давала приезжему затрещину. — С Малышом-Бентсеном будет их, значит, шесть с половиной…
Вдова взволнована. Не зря она предупреждала Луису-Старшенькую: не надевай прюнелевых ботинок.
Главное «украшение» Луисы-Старшенькой — ее ноги… маленькие аристократические ножки…
Вот ведь предупреждала же она дочь…
Фрекен Луиса задержалась в зале ожидания, — она прикалывала вуаль. Девицы Абель любили носить платья с глубоким вырезом, прикрывая его жабо, искусственным жемчугом или вуалью.
Бай подошел к окну кухни, чтобы сообщить жене о приезде нового управляющего… Дочь пастора, болтая ногами, уселась на зеленый ящик. Потом вынула часы и поглядела на них.
— Бог ты мой, до чего же эти мужчины любят набивать себе цену, — сказала она.
— Да, по-видимому, поезд приходит с довольно большим опозданием, — отозвалась фрекен Иенсен.
Фрекен Иенсен выражалась подчеркнуто правильно, в особенности когда говорила с дочерью пастора. Фрекен Иенсен не ставила ее ни в грош.
— У моих абитурантов совсем другие манеры, — говорила она вдове Абель. Фрекен Иенсен была не очень тверда в словах иностранного происхождения.
— А-а, вот и моя прелесть! — Дочь пастора вскочила с ящика и через всю платформу бросилась навстречу фру Бай, которая показалась на каменной лестнице. Когда дочь пастора кому-нибудь радовалась при встрече, она способна была сбить его с ног.
Фру Бай тихо улыбалась и подставляла щеку ее поцелуям.
— Господи, помилуй нас, грешных, — сказала дочь пастора. — Нежданно-негаданно в курятнике объявился новый петух. А вот и он!
Раздался отдаленный гудок паровоза, потом громкий стук колес по мосту через реку. Громыхая и покачиваясь, состав медленно покатил по лугу.
