В заведении Эццо, как всегда, царил пьяный монотонный гам, изредка прерываемый бессвязными вскриками моряков, обкурившихся вонючей травки. Напоенный миазмами немытых человеческих тел и смрадным дыханием десятков испитых глоток воздух с трудом прорывался в измученные легкие. Скрестив взгляд мутных блекло-голубых глаз Элия наблюдал за крупной каплей пота, свисавшей с кончика его носа. Капля играла перламутром в отсветах желтого пламени светильников на тюленьем жиру, увеличивалась, наливалась тяжестью, а ножка, соединяющая ее со сливово-сизым носом священнослужителя, становилась все тоньше. Наконец мерцающая бусина устремилась вниз, в призывно разверстый кратер деревянной кружки. Элия прищурился, ожидая фонтанчика брызг дешевого невыигравшегося вина, но не дождался. Не вполне доверяя, по известной причине, собственным ощущениям, он заглянул в кружку. Увы, сосуд был пуст.
Элия крякнул, смахнул набежавший на глаза пот обтрепанным рукавом коричневого жреческого балахона и, перевернув кружку, похлопал пухлой ладошкой по донышку, выразительно подмигивая скучающему за стойкой Эццо.
Брови хозяина притона поползли вверх, собирая в складки кожу не только на лбу, но и на бритом черепе до самого затылка. Бросив взгляд на исчерканную мелом стенку слева от себя, он подсчитал что-то в уме и решительно покачал головой.
Элия, мрачно сопя, полез за пазуху, не сомневаясь, что делает это напрасно. Вытащил засаленный кошель. Встряхнул его пару раз. Да, кошелек был явно не волшебным. Деньги в нем не прибывали…
Продолжая уповать на милость Хортала Громовержца и надеясь на чудо, священнослужитель методично обшарил кружку для сбора подаяний, футляр с пергаментными листками и капюшон поношенной мантии. Все с тем же малоутешительным результатом.
Эццо ухмыльнулся краешком рта, одернул наброшенную на татуированные плечи кожаную жилетку и кивнул на дверь.
Твердо зная, что спорить в подобном случае бесполезно, а порой и вредно для здоровья, жрец встал и, медленно лавируя между столами, направился к выходу. У самого порога он оступился, перешагивая через обкурившегося до состояния одеревенения завсегдатая заведения — полуальва, если судить по узкому разрезу закатившихся глаз и заостренным уголкам ушей — и едва не упал, но, собрав волю в кулак, устоял на ногах.
Осенняя пейнорская ночь поприветствовала изгнанника мелким противным дождем и обжигающими порывами набегающего с залива ветра. Натягивая на мигом замерзшую макушку капюшон, он опять оступился и зачерпнул сандалией из зловонной лужи.
— Что ж это за жизнь такая? — в сердцах пробормотал Элия, пряча озябшие ладони в рукава мантии. — Хортал Всеблагий! Деньги вышли, до миссии тащиться через полгорода, в небе две луны и ни одна не светит!
Словно в насмешку где-то за окном второго этажа визгливо захохотала пьяная шлюха.
Спотыкаясь на каждом шагу, но сохраняя свойственное всем жреца Хортала Молниеметателя благонравие и кротость в выражениях, Элия медленно пошел по кривой припортовой улочке, стараясь подставлять ветру спину или, хотя бы, плечо.
Сырость и холодный ветер начисто изгнали хмель и потраченные на вино деньги казались утерянными совершенно бессмысленно. Однако полмеха проглоченной кислятины дали о себе знать самым естественным образом и Элия, задирая на ходу мантию, свернул к осклизлой глухой стене ближайшего дома. И здесь он не посрамил чести миссионера из далекого просвещенного Каллерона — любой пейнорец, не задумываясь, справил бы нужду прямо посреди улицы.
— Хорошо-то как… — блаженно прижмурив глаза застонал жрец.
И тут прямо под его ногами зашевелилось нечто, принятое им поначалу за кучу мусора, и хриплый простуженный голос просипел:
— Во имя Великих Сил! Дадут мне сегодня роздых?..
Не в силах прервать мочеиспускание, Элия все же шагнул в сторону, ибо по натуре был человеком добрым и отзывчивым.
— Прости, почтеннейший, — примирительно проговорил он и, одернув мантию, двинулся дальше.
Через десяток шагов жрец ощутил весьма бесцеремонный рывок за рукав.
— Если ты хочешь попросить милостыню, сын мой, оставь всякую надежду, — не замедляя хода проговорил священнослужитель. — Все мои жалкие гроши переселились теперь в кубышку Лысого Эццо.
Еще один рывок. На этот раз более настойчивый.
— А если ты думаешь ограбить меня, добрый человек, я скажу тебе то же самое. Разве что только старая драная мантия да кружка для сбора доброхотных даяний заинтересуют твою алчность…
— Да остановись ты, дурья башка!
Грубая ткань одежды Элии затрещала, расползаясь по шву, а самого его развернуло как парус рыбачьего челна под внезапным шквалом. Ошарашенный священнослужитель сделал попытку сесть в грязь, но та же неведомая сила удержала его на ногах.
— Ты что это?.. — внезапно пересохшими губами пробормотал жрец, уставившись на грязного, скособоченного бродягу, вцепившегося мертвой хваткой в его рукав.
— Разговор есть, — хрипло выкашливая слова, сказал нищий.
— Тогда не тяни, — пришел в себя Элия. — Не резон на таком холоде беседы беседовать.
— Как пожелаешь, — ухмыльнулся горбун. Во рту у него не хватало по меньшей мере половины зубов. — Ты жрец Хортала, как я погляжу?