До прибытия поезда из Берлина оставались считанные минуты, а на пограничной станции все еще царила сонная тишина, лишь нарушаемая гудками маневровых паровозов. Разморенные зноем, в киосках томились продавщицы книг и газет, сувениров, всяческой снеди. Одни устало позевывали, другие перебрасывались ничего не значащими фразами, а некоторые, помоложе, нет-нет да и поглядывали на статного парня с повязкой дружинника, стоявшего возле газетной витрины.
Парень был крепко сбитый, с короткой прической, придававшей его смуглому лицу излишнюю серьезность.Широкие, вразлет, черные брови еще больше подчеркивали ее.
Из киоска с газированной водой за дружинником наблюдала и молоденькая девушка в кружевной наколке на высокой прическе. К ней то и дело подходили станционные рабочие и служащие, с торопливой жадностью проглатывали студеную воду, и девушка снова поглядывала на парня. Так подошел к киоску и стрелочник в тесной, замасленной робе. Подошел, бросил на стойку копеечную монету и хрипло буркнул:
- Налей… Чистой…
Продавщица насмешливо повела бровью:
- Хоть бы разок купили с сиропом. Или трех копеек жалко? Ну и скупой же вы, дядя Макар!
Стрелочник скривил губы:
- С сиропом… Как же! Денег не напасешься на твои сиропы.
- Ой, до чего же вы обеднели, дядя Макар! Жалко мне вас…
- Будет зубы-то скалить, Клавка,- чуть примирительнее проворчал стрелочник.- Тебе смешки-пересмешки, а у меня семья.
Проводив недобрым взглядом скуповатого покупателя, Клава посмотрела в сторону газетной витрины. Дружинник там был теперь не один, рядом с ним стоял низенький, щуплый парнишка в очках.
- Хорошо, Антон, сделаю,- послышались Клаве его слова.- Будь спокоен.
И паренек ушел.
Антон взглянул на часы, и довольная улыбка тронула его губы: берлинский прибывал точно по расписанию. Густо припудренный серой пылью экспресс вынырнул из-за поворота и, чуть слышно постукивая на стыках рельс, медленно подкатил к перрону. Паровоз пыхнул облачком сизого пара, будто вздохнул после утомительного бега, и замер, тихо посапывая. На горячий асфальт, как но команде, сошли проводники в форменных белых кителях.
Многие пассажиры прильнули к окнам вагонов, с любопытством вглядываясь в серую громаду вокзала. Разные люди были среди них: и те, кто возвращался домой из отпусков и заграничных командировок, и зарубежные гости, впервые пересекавшие границу. Последним все здесь казалось новым и интересным: подтянутые пограничники, утопающая в зелени, ярко освещенная солнцем панорама первого советского города, пирамидальные тополя, что выстроились, как часовые, вдоль нешироких, мощенных брусчаткой улиц. Всем одинаково не терпелось как можно скорее покинуть душные вагоны, размяться, пройтись по свежему воздуху.
Пограничные формальности закончились быстро, и разноязыкая толпа хлынула из дверей вагонов. В русскую речь вплелся звонкий и певучий говор итальянцев, грассирующий, с прононсом французский, сухие немецкие фразы. Два негра с ослепительно-белыми зубами пытались прочесть надписи:«Касса», «Ресторан», «Почта». Смешно выговаривая незнакомые слона, они громко хохотали вместе с обступившей их группой польских туристов. Несколько юношей и девушек в синих рубашках Союза Свободной молодежи старательно объяснялись с переводчицами по-русски, а те им так же старательно отвечали на немецком.
Лишь возле предпоследнего вагона с равнодушным видом, заметно припадая на правую ногу, одиноко проклинался пожилой пассажир в цветастой пижаме и синих шортах с бесчисленными «молниями» на карманах. Казалось, его не интересуют ни вывески, ни тележки с прохладительными напитками, вокруг которых топится люди. Во всей его плечистой фигуре, в самом выражении глаз на чисто выбритом лице читалась беспредельная скука. Он продолжал не спеша прохаживаться вдоль вагона, тяжело опираясь на толстую трость, и время от времени посматривал на шумный людской водоворот, как бы подчеркивая скептическое свое отношение ко всей этой бессмысленной суете.
Скользнув взглядом по скучающему пассажиру, Антон направился к киоску выпить воды. Солнце стояло высоко, и от жары даже во рту пересохло. Возле киоска его окликнул сосед по квартире, Виктор Рябченко:
- Ант, приветик!
- Здорово,- буркнул Антон.
- На вахте?
- Сам видишь,- ответ прозвучал холодно, и Виктор, не задерживаясь, прошел дальше.
Антон недовольно посмотрел ему вслед: здоровый парень, хоть воду на нем вози, а околачивается без дела…
С тех пор как, отслужив в армии, Антон Бирюля возвратился домой, его не покидало чувство особой приподнятости. На сухощавом лице парня постоянно светилась улыбка, когда, направляясь на работу в вагонное депо, он проходил мимо новых жилых кварталов, выросших там, где горбатились некогда деревянные, почти вросшие в землю хибарки, или любовался молодыми, еще не окрепшими деревцами, тоже высаженными в его отсутствие. А вот такие Викторы, будь они неладны, омрачают и отравляют всю эту радость.
Но думать о Викторе не хотелось, тем более, когда тебе из-за прилавка застенчиво улыбается Клава. Он подошел к ней, тоже чуточку смущенный:
- С сиропом, душечка. Как живем?
- Лучше, чем в вашем депо,- девушка капризно дернула плечом, взглянула на парня с вызовом: - Напоила и иди себе на все четыре, никакого начальства.