Белла Жужунава
Трубка вождя
Наконец-то мне повезло и я переселился в Трубку Вождя. В семье, как говорится, не без урода. Был такой и у нас, царство ему небесное. Надрался мухобойки и свалился вниз. В лепешку, конечно. В результате его жилье перешло ко мне. Вот так всегда бывает в жизни: что одному - удача, то другому - совсем наоборот.
До этого я жил в Ухе Вождя. Ужасно! Ни согнуться, ни разогнуться. Единственное, что там можно было делать, это сидеть. Ел сидя, спал сидя. Короче, отсидел два года.
Зато здесь, можно сказать, двухкомнатная квартира. Трубка состоит из большой круглой чаши - это мой сад, здесь я поселил также мою собственную микаву [микава - микроскопическая, с ладонь человека, летающая корова; дает в день стакан прекрасного молока; очень разумна, может выполнять отдельные поручения, любит ласку]. С ума сойти, до сих пор не верится, что она у меня есть. От чаши отходит длинная полая труба, сужающаяся на конце, именно за нее Вождь зубами держит все это странное сооружение. В этой трубе я устроил отличную спальню. Тесновато, конечно, зато никакая непогода не страшна. Какое это, оказывается, удовольствие - спать лежа, не привязываясь, без страха свалиться.
Проход, ведущий в Рот Вождя, где живет тихая бабуля Блю, не очень широкий. По правде говоря, в него пролезаю только я, но это даже к лучшему - с гостями одни хлопоты, а у меня забот полон рот. Сначала я выгребал барахло, которое оставалось от моего предшественника. Никогда бы не поверил, что один человек, да еще такой, между нами, никудышный, способен натащить такую гору всякой дряни.
Потом я занялся садом. До этого он располагался у меня на Плече Вождя, но это, ясное дело, не очень-то удобно. Зато теперь! Я прибил высокий шест, к вершине его протянул тонкие веревки и пустил по ним горох. С краев чаши прямо наружу свешиваются цветущие стебли растения, которое принесла моя микава. Я тогда понятия не имел, что это такое. Просто так ткнул в землю, на всякий случай. Выросли какие-то странные несъедобные круглые штуки, и я собрался его выбросить. Но когда вытащил растение из земли, на корнях обнаружились выросты неправильной формы. Старый Хрыч, который живет в Правой Ноге Вождя, закричал при виде их, что он знает, он помнит, что как раз эти штуки и едят. Они же грязные, говорю. "Ну и что?! - продолжал вопить он. Всегда кричит, потому что глухой как пень. - Вымыть, что ли, не можешь? Они, знаешь, какие вкусные! Я помню, я это ел, называется "картофь". Странное такое слово, но эти картофи и вправду оказались очень вкусные.
Под тенью гороха - подстилка для микавы, а рядом в корзинке живут две микуры [микура - микроскопическая курица, от свободной жизни и хорошего обращения научившаяся летать]. Днем они летают, где хотят, но на ночь всегда возвращаются домой. Они откладывают замечательные яйца. Маленькие, голубые в крапинку - объеденье!
У меня много чего есть, все не опишешь. Так что я теперь практически могу не спускаться вниз, что мне всегда было очень неприятно. И не потому, что так уж трудно преодолевать эти 511 ступенек, вырубленных внутри Вождя, - я ведь, слава Богу, самый молодой из всех наших. Просто мне там страшно не нравится. Воздух внизу какой-то липкий, и, до чего ни дотронься, все грязное. Но главное - по дороге к ручью можно встретить Низших, а я их терпеть не могу. Ума не приложу, как они живут. Ничего-то у них не растет, микавы не размножаются. Наверное, поэтому они такие агрессивные. Ходят слухи, что иногда они даже едят друг друга. Меня прямо всего передергивает при виде их. Поэтому я научил мою микаву носить воду в маленьком ведерке. Она у меня такая умненькая, такая трудолюбивая, золотце мое. Зато я никогда не позволю себе даже голоса на нее повысить, и чищу ее, и мою, и все за ней убираю, и даже рожки ей подвязал красной ленточкой, ей очень нравится.
Сегодня утром я проснулся с первыми лучами солнца. Воздух был свежий и ароматный - это от гороха, который недавно сплошь покрылся цветами. Я еще подумал: господи, как хорошо-то. И конечно, сглазил. Гляжу, а моя микава еще дома и, похоже, никуда лететь не собирается. Дышит тяжело, широкие бока ее, белые в коричневых пятнах, так и ходят. Что за штука, думаю? Уж не заболела ли? Я с ней и так, и эдак, а она только глаза закрывает и голову опускает, будто стыдится чего-то. И тут еще звякнул колокольчик, который я повесил у входа, там, где моя Трубка соединяется со Ртом Вождя. Кого это принесло на мою голову? Ну конечно, кому же еще не лень в такую рань тащиться черт знает куда, чтобы сказать какую-нибудь глупость? Старый Хрыч из Правой Ноги. Он, слава Богу, ко мне пролезть не может, потому как постоянно таскается к Низшим, ворует у них всякие отбросы и обжирается ими. От этого брюхо у него стало такое, что он скоро в своей Ноге не поместится, не то что у меня. Как всегда, седые космы торчали вокруг его красного лица, глаза возбужденно горели, а сам он подпрыгивал и вертелся, пытаясь заглянуть ко мне.
- Вот ты сидишь здесь, - завопил он, - и ничегошеньки не знаешь, серость!
- Ты зачем сюда пришел? Ругаться? - спросил я. - И чего это я такого не знаю? Что мне надо, я все знаю, а политикой я не интересуюсь, тебе это известно. И вообще у меня вон микава что-то приболела.
