Окрестности Брайдвуд-хауса были восхитительны. Ухоженные, вылизанные, словно над ними работали бесчисленные садовники, поляны в летнем огне цветов: желтых, красных, синих, разбросанных в яркой зеленой траве живописным ковром. Ряды подстриженных деревьев, аллеи, так же безупречно ухоженные, с бесчисленными каменными ступеньками и фонтанами на лужайках.
Анна, проведя здесь девять месяцев, не переставала удивляться и восхищаться. И дело не только в размерах дома и усадьбы, хотя она и правда не видела раньше ничего подобного, просто все вокруг радовало глаз.
Однако хозяин всей этой красоты, пожилой джентльмен Джулиус Коллард, обращал мало внимания на окружающий пейзаж.
Сейчас он бушевал по поводу своего сына, от которого неожиданно получил письмо. Анна почти не слушала его, не придавая особого значения этому событию. Проработав здесь столько времени, она, казалось, знала его сына так же хорошо, как себя, и все, что она слышала о нем, отнюдь не было приятным.
— Кто он, собственно говоря, такой! — недовольно ворчал пожилой человек в инвалидном кресле. — Ни одной весточки за столько лет! Ни письма, ни даже рождественской открытки. И вдруг информирует, — информирует меня! — что надумал приехать! Нет, о чем он думает! Ответь мне?
Анна улыбнулась, глядя на седой затылок, и тут же услышала уже в свой адрес:
— Прекрати улыбаться!
— А как вы узнали, что я улыбаюсь?
Если бы он мог повернуться и взглянуть на нее, то обязательно сделал бы это, но годы брали свое. Тело сделалось непослушным, хотя Джулиусу было только семьдесят лет.
— Не пытайся переменить тему!
— Я и не пытаюсь, возразила она, направляя инвалидное кресло к его излюбленному месту у фонтана. — Такое прекрасное утро. Зачем же раздражаться и портить его?
Подъехав к скамейке, она остановилась, села и подставила лицо солнцу.
Анна была высокой стройной девушкой с той белой кожей, которая совершенно не загорает. Обычно она надевала на утренние прогулки соломенную шляпу с широкими полями, но сегодня забыла ее, и было очень приятно ощущать на лице тепло солнечных лучей, хотя кожа и могла от этого покраснеть.
Джулиус Коллард был стар и одинок. Он давным-давно рассорился со своим единственным сыном, остальные родственники уже умерли.
Поначалу симпатия к нему и чувство юмора помогали Анне справляться с его несносным характером, но теперь они привыкли друг к другу. Она полюбила старого чудака и знала, что нравится ему, хотя время от времени доставалось и ей.
— Не хочу видеть его! — Голубые глаза сверкали от гнева. — И на порог его не пущу, натравлю на него собак.
Он, конечно, перепугается до смерти, едва увидит двух наших беззубых и слепых чудовищ, подумала Анна.
— Нужно было отделаться от этого бездельника давным-давно, — пробурчал Джулиус. — Но я был старым сентиментальным дураком и теперь расплачиваюсь за свою близорукость. Ладно, натравлю на него Эдну.
— Это будет лучше. — Анна улыбнулась. Эдна, главная экономка, была куда яростнее этих собак. Когда дело касалось ее самой, она становилась настоящим драконом.
Чем бы ни была вызвана вражда между отцом и сыном, Джулиус, ругая его, никогда не называл причины, видимо, не желая вспоминать прошлое. В доме не хранились фотографии младшего Колларда. Был он высоким или низким, толстым или худым, блондином или брюнетом? Она не знала.
Мысленно Анна нарисовала себе его портрет: лет сорока с небольшим, полноватый, как всякий преуспевающий мужчина, любитель вкусно поесть и выпить. Точно она знала лишь, что он надменен и груб — об этом говорили все. Вполне возможно, теперь он просто уставший, заваленный делами бизнесмен, слишком гордый, чтобы вернуться в родной дом.
Кто знает? Может быть, он женат и у него двенадцать детей. Джулиус никогда об этом не рассказывал, а она не спрашивала, зная, как иногда раздражает и бывает неприятно чужое любопытство.
Анна еще хорошо помнила алчное любопытство некоторых своих так называемых друзей, которые пытались выведать подробности ее неудачной личной жизни. Они называли это заботой, но она прекрасно знала, как обстояло дело в действительности. Почему-то многие люди не могут сдержать своего любопытства к чужой беде.
Джулиус не расставался с письмом сына весь день, и когда в десять часов вечера Анна укладывала его в постель и уже собралась выйти из спальни, он достал письмо и с хмурым видом помахал им в воздухе.
— Конечно, в моем возрасте не стоило бы так реагировать, проворчал старик. — Нужно относиться к вещам проще, не принимать все так близко к сердцу. Да ты и сама знаешь и твердишь мне о моем артериальном давлении при всяком удобном и неудобном случае.
— Подобные разговоры и раздражение не идут вам на пользу, — мягко сказала она. — Может быть, он и не приедет. Разве в письме сказано, когда он собирается приехать?
— Эдвин не так многословен. Наверное, знает, тогда я позабочусь, чтобы дом был заперт и заколочен. Он написал лишь какую-то чепуху — якобы хочет обсудить со мной какие-то дела. Что можно обсуждать по прошествии стольких лет? Двенадцать лет, если точно. Что нам обсуждать?
Анна нахмурилась и ненадолго задумалась.
![Юнлинг [c илл.]](/storage/book-covers/e4/e45d165a35ab566f875ad54f47fffdc6d57f877a.jpg)
