ГЛАВА
О Номере 30664, бывшем ковбое, провизоре, клерке и кассире Национального банка
Прокурор Юджи Максей протянул руку и нажал рычаг сифона. Струя содовой с шипеньем ударила в стакан. Ломтик лимона подпрыгнул и завертелся в белом водовороте.
Максей поднял стакан и, скосив глаза на заключение присяжных, положенное перед ним секретарем, отпил ровно половину. Потом вытер губы синим полотняным платком и встал.
— Леди и джентльмены! — сказал он звучным, хорошо поставленным голосом. — Мы, техасский уголовный суд, по ходатайству государственного ревизора Национальных банков, рассмотрели три предложенных нам дела, под номерами тысяча сто сорок восемь, тысяча сто семьдесят четыре и семьдесят пять, и установили, что подсудимый Вильям Сидней Портер, тридцати шести лет от роду, уроженец города Гринсборо, графство Гилфорд, штат Северная Каролина, виновен в растрате или присвоении восьмисот пятидесяти четырех долларов и восьми центов, принадлежащих первому Национальному банку города Остин.
Максей сделал паузу и посмотрел на подсудимого. Невысокий плотный шатен с длинными обвисшими усами безучастно сидел за своей загородкой. Прокурору показалось, что он даже не слышал его пышного вступления, а просто дремал, прикрыв ладонью глаза.
Максей откашлялся и повысил голос на полтона:
— Я, прокурор Юджи Максей, ходатайствую перед судом о заключении вышеуказанного Вильяма Сиднея Портера в каторжную тюрьму города Колумбус, штат Огайо, сроком на пять лет.
Шатен продолжал сидеть в той же позе. Не вздрогнул, не отвел руку от лица и даже не выругался, как делали другие.
Председатель, обращаясь к присяжным, спросил:
— Может быть, господа присяжные не согласны с моим ходатайством или с формулировкой приговора?
Двенадцать пальцев поднялось над зеленым столом присяжных, и кто-то проворчал:
— Какого черта, надо скорее кончать. Подохнуть можно от духоты.
— Согласен ли подсудимый с решением суда?
Шатен отвел, наконец, руку от лица и поднялся со скамьи. У него были серые глаза.
— Я согласен, ваша честь, — сказал он, слегка заикаясь. — Только прошу объяснить, что это за сумма — восемьсот пятьдесят четыре доллара. В докладной ревизора, как я помню, дело шло о трех тысячах.
Председатель любезно кивнул. Он мог не отвечать на этот вопрос. Но почему не сделать приятное осужденному в Колумбус? Пусть он унесет в ад хорошие воспоминания о техасских судьях. В конце концов они южане и настоящие джентльмены, не то, что какие-нибудь коннектикутцы или мичиганцы.
Дело о ссуде под расписку трех тысяч долларов прекращено еще в марте. Недостача в восемьсот пятьдесят четыре доллара была обнаружена после тщательной проверки записей в кассовой книге. Таким образом, возникли три новых дела.
Ага, понимаю, — сказал осужденный.
Может быть, вы хотите передать что-нибудь семье? — еще раз любезно улыбнулся председатель.
— У меня нет семьи.
Председатель ударил деревянным молотком по столу.
— Процесс окончен, леди и джентльмены. Прошу освободить зал заседаний.
Заскрипели отодвигаемые стулья. Публика потянулась к выходу.
Секретарь расстегнул ворот рубашки и покрутил шеей.
— Даже виски сегодня не идет, — сказал он. — Проклятая погода. Цены на хлопок опять упадут.
К осужденному подошел полицейский сержант.
— Идем, приятель. Все кончилось, — сказал он. Шатен послушно поднялся со скамьи.
Остинская пересылка временно помещается в здании бывшего хлопкового склада. Длинный коридор прорубает постройку вдоль. По сторонам коридора — клетки с дверями из железных прутьев. Вильяма заперли в одну из клеток в начале коридора, а рядом, в такой же клетке, — спокойный симпатичный парень из Эль-Пасо. Мексиканец-конокрад. Он почти все время спит. Наверное, отсыпается за бурные, бесприютные дни на воле. Вильям так не может. Что-то скверное творится с нервами. Хорошо, что у мексиканца большой запас крепких сигар и стены камер не доходят до потолка, сверху решетка, через которую легко перебросить что угодно. Вильям курит мексиканские сигары и ходит по своей клетке или сидит на циновке в углу.
Сколько времени уйдет у них на подготовку документов, день, два? Почему они не отправляют в Колумбус сразу после суда? Лучше уж сразу бы, одним махом, прямо в котел. И почему они не зажигают здесь свет, ведь на дворе уже ночь. Где стражник?
Билл подошел к двери и крикнул в темную пустоту коридора:
— О-гэй!
Темнота зашевелилась и спросила хриплым спросонья голосом:
— Что нужно?
— Свет, — сказал Билл. — Ради бога, зажгите свет.
— И чего тебе, парень, не спится?
Темнота откашлялась, потом загремела каким-то железом, и, наконец, под потолком вспыхнул и зашипел газовый рожок. Тени железных прутьев расчертили камеру косыми тусклыми полосами. Стражник, почесываясь, с любопытством заглянул в клетку Билла. Совсем молодой парень, безусый мальчишка с ленивой походкой.
— За что посадили? — спросил он. — Убийство?
— Да, почти, — ответил Билл, радуясь, что тишина кончилась.
— Выпивка, потом драка, потом сгоряча ты кого-нибудь пырнул ножом, верно?
— Свое прошлое, — сказал Билл. — Я прикончил свое прошлое. Тридцать шесть лет.