Виктор Мануйлов
Торпедная атака
Крадучись, не выходя из тени, отбрасываемой высоким скалистым берегом, два торпедных катера обогнули полуостров Средний. Черная гладь Варангер-фиорда была почти неподвижной. Только в ярком свете луны мерцали пологие валики волн, которые катера тащили за собой в гирло узкой бухты. Заполночь приткнулись среди острых скал носом в серую дымку на горизонте, где воды фиорда смыкались с небом.
Не снимая с головы наушников, радист Костя Любимов высунулся из своей тесной рубки. Командир катера капитан-лейтенант Светлов и боцман Нечитайло о чем-то тихо переговаривались, вглядываясь в озаренную луной даль.
Правее, под скалами, смутно угадывался силуэт второго катера, которым командовал лейтенант Шебалин.
Было так тихо, так покойно, что не верилось, что где-то идут бои, что враг на подступах к Москве, что всего в нескольких милях от притаившихся в засаде катеров находится финский порт Петсамо, а дальше, по отлогой береговой дуге Варангер-фиорда, норвежские Варде, Ваце, Киркинес, теперь немецкие военно-морские базы. Из Петсамо фашисты вывозят никель, а туда идут транспорты с военными грузами и войсками.
Прошел час. Все так же тихо плескалась вода о борт катера и гранитные скалы. И больше ни звука. Только в наушниках привычно попискивало и потрескивало.
К исходу второго часа по легкому движению на катере Любимов догадался: что-то случилось. Выглянул. Справа, в глубине фиорда, два темных силуэта: транспорт водоизмещением в пять-семь тысяч тонн и сопровождающий его эсминец. Корабли медленно втягивались в бухту. Они двигались бесшумно, величественно вырастая в размерах.
Сотни раз Костя Любимов наблюдал похожие картины, но то было до войны, то было в родных портах и гаванях, и всякий раз он испытывал неизъяснимое волнение. Ему казалось, что входящие в порт корабли были не просто кораблями, а посланцами далеких миров, заманчивых и непонятных. И эти два корабля были посланцами другого мира, мира враждебного и тоже непонятного. Сейчас на этих кораблях кто-то стоит вахту, кто-то спит, кто-то пишет письмо домой. И такой же радист, как он сам, прижимает к ушам наушники, вслушиваясь в эфир. Такой же и не такой.
Костя представил себя на месте немецкого радиста и поежился. Радист этот не знал о существовании Кости Любимова, не знал, что Костя видит его корабль, не знал, что его ожидает через минуту-другую. А Костя знал и от этого ли знания или от чего-то другого испытывал легкий озноб.
Расстояние до транспорта все сокращалось и сокращалось. Четыре кабельтова, три, два… Катер взревел моторами и, набирая скорость, вылетел из спасительной тени, задрав нос на пенистом буруне, будто решил протаранить нависающую над водой громадину.
Осадив катер на корму, плюхнулись в воду две торпеды…
Ныряя на свое место, Любимов успел заметить, как мчался на эсминец катер Шебалина, такой маленький и такой отчаянно дерзкий…
Один за другим взрывы огромной силы могучим эхом шарахнулись от скал Варангер-фиорда. Разваливаясь на части, окутанные облаками дыма и пара, оба судна стремительно погружались в пучину.
А торпедные катера, описав крутую дугу, неслись к выходу из фиорда, и в душе у Кости Любимова все ликовало: победа! первая победа!
Он уже не думал над тем, каково там, в тонущих кораблях, немецким радистам. Он крутил ручку настройки, вслушиваясь в захлебывающиеся голоса чужой речи, и они были для него лучше всякой музыки, какую он когда либо слышал…
Шел сентябрь сорок первого года.
