Явление 1
Снова звонит звонарь в колокол на верхушке церкви. Значит, повезли хоронить. Значит, ещё один ушёл. Нас остаётся с каждым днём всё меньше. Кто-то уходит сам, кого-то увозят, кто-то остаётся. Конечный результат в самом конечном счёте не так важен, как, впрочем, и не важно начало, всё взаимосвязано и объединено в одну общую картину, посему куда интересней процесс. Если у чего-то точно есть конец, лучше к нему не стремиться. Вот, скажем, стоит ваза с цветами, довольно привлекательная, однако скучная. А если её теперь столкнуть, то сразу становится намного интересней, что-то новенькое.
Он хотел есть.
– Эй, – спросил он, высунув часть лица за решётку, – я хотел бы выйти.
– Выходи, – ответил сидевший в дальнем углу начальник.
– Ну так выпустите меня.
– Я не могу, ключи у тебя. Кстати, вот и отбой, – с этими словами в помещение погас свет. Стало темно, как в гробу.
Он сидел молча, на него всегда темнота действовала угнетающе, зарождая где-то в глубинах сознания ужасы.
Полная темнота, глаз не различает ничего в кромешной тьме, что поднимай, что опускай веки – всё одно. Где-то вверху, из-под самого духового окошка на улицу тихим басом прокаркала сова. Одномгновенно с этим ветер подул на уровне крыш соседних домов, лунный свет многократно преломился в дрожащих стёклах и полированных поручнях балконов, рассеялся равномерно в воздухе и небольшим отмерянным кусочком влетел в духовое окно. Помещение озарилось бледно-голубым свечением искажённого лунного излучения, но тем страшнее ему стало – теперь, когда он стал на виду, зияющая темнота за пределами камеры разинула свою бездонную пасть.
Снаружи тишина, ни звука. Даже мыши не шуршат как обычно, жизнь замерла, ожидая прорыва. Он тоже замер, замер так, что костьми стал ощущать мерное напряжённое постукивание сердца. Стук стал жёстко передаваться в уши, посреди отсутствия внешних звуков стал нарастать внутренний гул и шуршание. Вдруг в затылке послышался скрежет раздираемого металла, а вслед за ним последовал прострел молнией, нервные окончания забились в конвульсиях от нечеловеческой боли. А он стоял, боясь шевельнуть хотя бы пальцем, хотя бы мышцей.
Будь его на то воля, он остановил бы сердце, чтоб не провоцировать опасность, но, увы, это было не в его силах. Каким-то задним умом он ощущал, как, несмотря на его полное сопротивление этому, напряглись все мышцы, глаза скоро вылезут из орбит от напряга. Со лба по бровине, по реснице и вниз покатилась капелька пота.
«Что делать? Бежать?» – даже эти мысли казались ему слишком громкими и манящими.
Волосы на теле вставали дыбом, он начал потеть. Он знал, что этого делать не стоит, что он только привлечёт этим опасность, но ничего поделать не мог. Какое-то движение, будто муравей ползёт вверх по ноге. Он хотел его сбросить, но не мог.
Хрусть!
Что-то хрустнуло наверху. Он хотел заорать от страха, но не смог – рот и язык не подчинялись командам мозга и напрочь отказывались работать. Какой-то сдавленный рык из глубин лёгких раздирающе рвался наружу, но никак не мог выйти. Моментально пропала режущая боль в затылке, а также шумы в ушах, но и ноги вдруг потеряли силу – не владея ситуацией, он обернулся вокруг своей оси на полный оборот и отшатнулся назад. Ноги согнулись в коленях, руки машинально бросились в стороны, пытаясь ухватиться за что-нибудь твёрдое, блёклый лунный свет, испугавшись, тоже пропал, за окном вверху раздался пронзительный кошачий ор, отдалённо напоминающий смех.
Руки его впились во что-то мягкое и тёплое, он вцепился в это мёртвой хваткой. Его трясло от напряга, всё его тело висело где-то в пространстве – ноги каблуками упирались в холодный каменный пол, руки же намертво держались за мягкое.
Что-то тёплое капнуло на него сверху и заструилось по руках, какая-то вязкая жидкость. Кисти рук меж тем жестоко впивались в то, за что держались, раздирая это на куски. Лёгкий слегка тёплый и прерывистый ветерок подул на него сбоку, бицепсы резко напряглись, подбрасывая его в воздух, позволяя встать на ноги. Он стоял, непроизвольно пружиня, изо всех сил сохраняя равновесие. Снова было тихо и темно, но он всё же обернулся назад.
На него из темноты смотрел, не мигая, жёлтый глаз. У глаза видимо не было век, и глаз этот был полностью круглым. Вновь что-то капнуло на него сверху, как раз почти оттуда, где был глаз. И вновь слабое тёплое дуновение, зрачок у глаза резко расширился. Что-то царапнуло его по руке, как тупая бритва. Под правой ногой вдруг стало скользко, его отшатнуло назад, к решёткам. Щупальца обвили его горло, не давая продохнуть, противно хлюпая присосками по коже. Шершавый язык прошёлся по его щеке, оставляя кровавый порез с примесью гноя.
Щелчок. Вновь на высоте заорал кот, на этот раз вдвое сильнее. Хватка щупальца ослабла, в спину правее лопатки вонзилось что-то острое наподобие иголки. В голове у него что-то булькнуло, заскрипело и беззвучно лопнуло.
– Врубите свет, – прошептал он, отхаркивая мокроту.
В руках у него был кольт семизарядный, восьмидесятого года выпуска. Он рванулся изо всех сил, скрип ломающегося металла пробудил в нём животные инстинкты. Выстрел был точным, но пуля-дура пролетела не по своей траектории. Противная огненная мушка ужалила его в коленку, пройдя насквозь. Он взвыл как белуга на свинопасе, безрассудно роняя драгоценную кровь. Ему стало трудно дышать, из груди прошёл мощный поток воздуха, вместе с которым из носа вылетела козявка. Он схватил её свободной рукой и быстро отправил в рот.
