1
Он шел по улице, глядел на проходящих мимо людей, на машины, проезжавшие по дороге, дома и пестрые вывески. Смотрел наверх, где между домами и проводами, свисающими со столбов рекламными растяжками, проглядывало небо и яркое солнце. Все куда-то торопились, не обращая на него внимания, а он шел и думал, что, наверное, пройдет совсем немного времени, и эти люди станут оборачиваться и узнавать его. Даже не это было главным… Оглядываясь по сторонам, словно прощаясь с этими людьми и городом, прежней жизнью, он шел навстречу новому и такому необычному для него самого…
Несколько лет назад ему на ум пришла какая-то фраза или мысль, всего несколько слов, и тогда он зачем-то их записал. Потом появился бессвязный сюжет, скорее не сюжет, а набросок, мимолетная фантазия, которая неожиданно возникла в сознании, обрела форму, и он снова записал ее. Потом этих мыслей, слов и страниц стало очень много. Они теснились в голове, возникали ниоткуда и просились на бумагу. Он не понимал, зачем делает это, но продолжал торопливо записывать, словно боялся потерять что-то важное, по крупицам собирая то, что случайно обронил. Потом появились сюжеты, и уже толстые кипы бумаг, исписанные мелким почерком, заполняли его стол. Иногда казалось, что пишет под диктовку. Он писал и уже не делать этого не мог, остальное растворилось где-то во вчера, и теперь для него существовало только сегодня.
Однажды, остановившись, все перечитал и словно заглянул в зеркало. Увидел там какого-то другого человека, измученного гонкой за словом, мыслью и нетерпением с их помощью что-то сказать. Показал написанное друзьям, знакомым. Почти никто не стал читать. Он был уверен в этом. Просто жизнь стала совсем другой, люди перестали тратить время на такие пустяки и задумываться о чем-то еще. Если ты один, твое внимание заполнят шум телевизора, двигателя автомобиля, пылесоса, стиральной машины, кофеварки, звонки телефона и других приборов первой необходимости, а второй необходимости уже не существовало. Если ты не один – тем более…
Наконец, один из друзей ему позвонил. Тот был в восторге!
– Неужели это твое? …Такое нужно печатать!..
Тогда и начался новый этап в его жизни.
Поначалу казалось – все просто. Отнести в редакцию – одну, вторую, третью… Потом наступила долгая пауза… За эти несколько месяцев он не написал ни строчки. Словно перешел на другой уровень сознания, где люди только спят, едят и мечтают о деньгах. И пока он думал об этом, вторую, (ту самую, без которой уже не мог и не хотел) область его сознания, словно стерли. Он подивился. Никогда раньше не думал, что могут быть настолько несовместимые вещи, которые не укладываются в одной голове. Как же другие пишут и печатаются? Пока мучился этим вопросом, пришел из редакции первый ответ. Сначала он ничего не понял. Там было написано: «Простите, но это не наш формат». Потом еще и еще. Ответы сыпались на него, и тексты их были написаны словно под копирку. Он позвонил в одну из редакций и попросил объяснить значение этого нового для него понятия. Оказалось, что читать его никто не собирался, потому что рукопись должна иметь определенное количество символов – то есть букв, пробелов, запятых и так далее. А если у тебя их меньше или больше – это и есть «неформат»! Потрясающе! Значит многие его любимые и великие писатели – «неформат»!
– Они классики, – отвечали в редакции.
– Наверное, классиками и родились, – подумалось тогда.
И теперь он шел по улице и вспоминал. Солнце слепило глаза, равнодушные прохожие обгоняли его, мчась по своим делам. Эти люди, видимо, были тем самым «форматом», поскольку им было куда торопиться. А значит то, что они делали, имело смысл. Оказывается, буквы и их количество имеют значения больше, чем то, что за ними стоит. И тогда он решил… Он очень хотел писать! Он уже не мыслил себя без этого! Поэтому просто решил делать это для себя и для того самого друга, который на мгновение остановился и прочитал не буквы, но слова, его книгу, до самого конца. А как иногда хочется, чтобы тебя услышали, и, может быть, даже поняли. Для этого и существуют друзья…
Так прошли два года с его первой неудачной попытки свои книги напечатать. За это время он написал еще много всего и уже привык к общению и с равнодушной бумагой, и самим собой. Бывали мгновения, когда он становился совершенно пустым, тогда терпеливо ждал, ходил по улицам, куда-то уезжал, снова ждал, пока, наконец, не набрасывал достаточно поленьев в топку фантазии, наполняя ее новыми образами и желаниями; и только тогда снова подходил к столу. Совершенно изменил свою жизнь, придавал мало значения прошлым делам, работе, но стоило освободиться, трепетно брался за дело. Зато теперь у него в жизни было все. Он мог написать для себя и любовь, и богатство, которое мало интересовало, славу, которая лишь пугала и совершенно была не нужна, написать о далеких странах, где никогда не бывал, да и вряд ли уже придется… Об островах… Нет, об острове, который так манил своей неизвестной, таинственной далью. Теперь тот был перед его глазами, был плодом его усталой фантазии, рядом и наяву…
