30 июня 3: 55. Дом на Петровской набережной.
Санкт-Петербург. Нева. Белая ночь.
Звучит романтично. Почти как начало стихотворения или нежного, чуть печального романа.
Однако в этой ночи ничего красивого и романтичного не было… Красно-синие, нервные всполохи машин дежурной части. Оцепленная желтой лентой детская площадка. Люди в форме с какими-то нарочито равнодушными лицами. Бледное лицо мужчины. Ребенок, плачущий на его руках. Время от времени взгляд кого-то из людей в форме натыкался на этого мужчину… и становился почти человеческим.
— Пожалуйста, — тогда говорили ему, — идите домой. Как только что-то будет известно…
— Понимаете, — в сотый раз начинал объяснять мужчина, прижимая к себе еще крепче малыша, — моя жена никогда бы…
— Мы понимаем, — и в голосе появлялось рефлекторное псевдосочувствие, от которого становилось еще горше.
К ограждению, возле которого с открытыми глазами дремал сержант, подъехал крутой мотоцикл со «скромным» логотипом BMW на бензобаке. Сержант завистливо присвистнул — и настороженно взглянул на мужика, одетого в стиле крутого байкера: черная кожа, крутой шлем, похожий на немецко-фашистскую каску.
Мужик тем временем подъехал, заглушил сыто и негромко работающий мотор, снял шлем, нацепил на руль… и направился прямо к ограждению. Уверенно так направился. Привычно.
— Куда! — жестко сказал охранитель желтой ленточки. — Куда прешь?
Увидев алую ксиву с золотыми орлами, служивый сначала вытянулся, но потом, посмотрев внимательнее — уж очень ему не понравился неуместный здесь байкер — заорал:
— Че, совсем охренел! Отдел музеев?!
— Старшего позови, — без тени возмущения сказал мужик в черном.
Было ему на вид лет под сорок. Не высокий, крепко сложенный. Добродушное круглое лицо каким-то чудесным образом было одновременно и брутальным, и обаятельным, и…незапоминающимся… Живые, блестящие глаза имели особенность зрачка в большинстве случаев занимать всю радужку, от чего казались черными и хитрыми. На самом же деле они были ярко-синие, искренние и наивные, особенно в тех случаях, когда это необходимо. Большой, чуть шершавой ладонью привычным движением он погладил гладко выбритую макушку и скривился не то в улыбке, не то в усмешке, чуть пожимая плечами, встречая озабоченно семенящего к нему мужчину.
— Иду я, иду, — на вопль сержанта отозвался уже следователь, — свои это, пропусти. Добрый вечер, Егор Иванович!
— И вам не болеть, господин старший следователь.
Байкер преодолев заграждение и бдительного охранника, уже пожимал руку старшего.
— Что-то органы стали слишком часто меня вызывать на место преступления, Алексей Васильевич, — пожаловался он следователю.
— Иваныч! После тех тралялей, что ваше начальство позволило себе выписать нашему начальству… Да еще и в присутствии москвичей… Радуйся, что тебя на всякую бытовуху не вызывают… А планы такие были.
— Так думать же надо! Если из Летнего сада начинают чинно расходиться по своим делам статуи, то надо не спецтранспорт из психушки свидетелям вызывать, а нас! Кстати, вандалов, которые украли защитные щиты с Медузой Горгоной, что двадцать семь лет висели себе спокойно на ограде, вы поймали?
— Так это не вандалы были!
— А кто? — изумился Егор Иванович.
— Ваши и были, — сказал следователь. И лицо его превратилось в маску абсолютного счастья. — Ваши. Реставраторы.
— Вот ведь как оно бывает, — даже не удивился музейщик. — Бардак, как говорит мой папенька, дело добровольное… Да. Если завтра тебя будут вызвать на убийство и разгром к нам в Управление — так это я гневаться буду… Заберешь меня под арест — я хоть высплюсь у вас, за решеткой.
— Нее, завтра — никак. Завтра не мое дежурство. Я пойду на отсыпной…
— А здесь что? Как в Летнем саду? Или начальство приказало мой сон просто так порушить? Из вредности?!
— Здесь вообще непонятно что, — печально покачал головой следователь. — Женщина пропала. Ребенка в коляске трехмесячного бросила. Свидетели всякую ересь несут.
— А вы чего сразу примчались? Двое суток положенных не выждали?
— Вот только не надо про бездействие правоохранительных органов…
— Ладно тебе, Алексей Васильевич. Вы тут кинулись прямо-таки всеми силами, потому что…
— Она — дочь нашего… — и следователь поднял палец к небу.
— Ясно. Ладно, пошли беседовать.
Парочка сидела на скамейке, тесно прижавшись друг к другу. Девчушка была заревана, а парень нервно зажал руки между колен. Молодых людей ощутимо потряхивало.
— Привет, ребята! Меня зовут Егор Иванович, — обратился к свидетелям «музейщик». И у меня есть одна особенность: я верю всему, что говорят люди. Рассказывайте!
— Ее похитили дети, — безучастно ответила ему девушка, — понимаете, маленькие дети… Крошечные… Дети… Крошечные…
Парень только кивал и трясся.
— Да… Толку от твоих свидетелей… — подытожил Егор Иванович.
— Обрати внимание: двор огороженный. И камеры установлены. Мы уже посмотрели запись. Сначала пришли эти, — кивок на юношу и девушку. — Парень открыл вход во двор своим магнитным ключом. Они сидели на скамеечке, миловались. Вышла женщина. Потом через какое-то время помехи. Потом — представляешь — фигня какая-то. Парочка мечется по двору. Коляска с ребенком осталась. Где стояла — там и стоит. А женщины нет. И, похоже, что калитку никто не открывал.
