Вокзал всегда остаётся вокзалом, какой бы транспорт с него ни отправлялся. Толпа мечется и корчится, хотя вроде бы каждый отдельный человек со своим багажом движется целенаправленно. На лица смотреть становится тошно часа через четыре. На второй неделе ожидания начинаешь воспринимать проходящих мимо как монотонный видеоряд. Поэтому лучшие места на любом вокзале — возле окон.
Илья с комфортом сидел за полюбившимся столиком, грыз местные орешки и строил пробные схемки, когда вокзальный браслет подмигнул и запиликал.
— По заявке от двенадцать-семнадцать-пятьдесят пять получен ответ. Принять устно, текст, отклонить?
— Принять, принять, — обрадовался Илья, — устно и текстом.
— Устный приём предлагается немедленно за столиком 32-Е. Текстовое сообщение пересылается.
Он засунул комм-тетрадь в карман и двинулся на поиски столика 32-Б.
Третий этаж, второй зал, второй стол направо. Вон они, трое здоровенных амбалов. Илья извинился, протискиваясь к ним мимо стоящего у самого входа столика 32-А и вдруг на миг остановился. Девушка в рабочем комбинезоне, сидящая в обществе комм-тетради и большого бокала, подняла глаза и теперь смотрела на Илью в упор. Спокойный взгляд. Оценивающий.
У неё красивый рот. Ямочки на щеках станут заметнее, если она улыбнётся. Илья помедлил секунду, ожидая увидеть улыбку: людям, столкнувшимся взглядами, следует улыбнуться — ничего не дождался, кроме ещё более внимательного разглядывания. Обидно.
Однако 32-Б. 32-Б. Илья критически осмотрел возможные пути к столику Б, едва не застрял между двумя стульями и вежливо поприветствовал своих вероятных перевозчиков. Амбалы дружно кивнули, молча рассматривая его, наконец средний предложил:
— Садись.
Илья сел.
— Ты заказывал попутный проезд в семьдесят третью область?
Илья кивнул.
— Чем отработаешь? — поинтересовался другой амбал.
— Помощь по хозяйству и две тысячи айланских. Диагностика и уход за корабельной флорой. Нейтрализация любых вредителей.
Амбалы переглянулись, один кивнул.
— Айланец, значит. Что ж, неплохо. А какие дела в семьдесят третьей?
— Я не айланец, — Илья помедлил. — Я тариен.
Здоровяки переглянулись вторично.
— А обманывать нехорошо, мальчик, — сказал третий, который до сих пор молчал. — Выговор у тебя айланский — это раз. И молод ты для тариена — это два. Пожалуй, не получится у нас с тобой поездочка.
— Меня эвакуировали двухмесячным, — ответил Илья. — А на Айле живу с четырёх лет.
— А звать тебя как?
— Илья Маккензи.
Третий амбал улыбнулся.
— Сколько единиц-то получил, Маккензи?
Илья пожал плечами.
— Сорок. Совсем маленьких ведь в первые же часы на орбиту вывезли.
— Это Тара, — печально сказал амбал. — На Оркнее вот растерялись…
Точно. Оркнейские дельфинёры все такие здоровенные… были. Сколько их, интересно, осталось?
Илья подумал и не стал ничего отвечать.
— А зачем едешь-то?
— Я биореставратор.
Дельфинёры задвигались. Стул под одним из них жалобно скрипнул.
— Джейм! — сказал ближайший, повернувшись к девушке. — Бери его. Если он тебе не понравился, мы вернёмся — отвезём его сами.
Девушка стащила с головы совершенно невозможную кепку и бросила перед собой на стол.
— Понравился-понравился. А что так серьёзно?..
— Ты не поймёшь, малышка, — нежно сказал один из здоровяков. — Но парня надо отвезти. Маккензи, это Джейм Шеппард, Джейм, это Маккензи. У неё на корабле есть одно пассажирское место. Думаю, Маккензи, ты понимаешь, что Джейм обижать нельзя.
— Я же вырос на Айле, — улыбнулся Илья.
— Ну, тем лучше, — кивнул дельфинёр.
— А в чём фишка? — поинтересовалась Джейм.
— Мусульматриане. У них там первые поколения мало девочек рождалось — до сих пор на женщин не надышатся.
— Прикольно! Надо съездить, — весело сказала Джейм.
Илья фыркнул про себя, представив себе Джейм на улице Мариамабада — без климатик-паранджи, без шляпки, без сервоспутника… Но промолчал.
— Я вылетаю через час-полтора, — сказала девушка. — Тебе сколько надо времени собраться?
Илья прикинул, сколько времени нужно, чтобы добраться до камеры хранения. Заплатить за гостиницу можно откуда хочешь: комм при себе.
— От получаса до сорока пяти минут в зависимости от того, на какой причал выходить.
— На семнадцатый. — Она поднялась и пересела за столик к дельфинёрам. — А мы пока попрощаемся.
Илья не знал, восхищаться ему этой девушкой или тихо посмеиваться. Она двигалась, звучала, пахла совершенно не так, как это делали плавные царственные айланки. Она вообще напоминала мальчишку. Но, во-первых, ни один мальчишка не вёл бы себя так, будто ему принадлежат весь освоенный космос и личный корабль в придачу, а во-вторых, ни один мальчик не вызывал в Илье такой бури ощущений.
— Мы бухали вместе, и я Своорта перепила. Это надо хорошую практику иметь — пить и танцевать одновременно. Боссе с Нильсом проставлялись, но я взяла историями. Всё забыла, конечно, да и у них языки заплетались — диктофон чуть не укнулся, еле распознала утром.
Илью обуревало желание заткнуть уши и трясти головой. Не женщина, а беглец из мультика. Соломенные волосы до носа, сзади гораздо короче, глаза искрятся — и то молчит, то тараторит…
За два дня полёта они успели обсудить больше тем, чем он когда-либо обсуждал с любым из своих друзей. Вот и сейчас — отключила фиксаторы на пилотском кресле, крутится, сложив нога на подлокотники и рассказывает: