Примерно в пять тридцать он понял, что больше не может лежать, уставившись в потолок.
Это началось у него с годами: обычно он укладывался после полуночи, с полчаса читал, а едва глаза начинали слипаться, закрывал книгу, выключал свет, удобно устраивался на правом боку, подтянув к животу ноги и подложив под щеку ладонь, закрывал глаза и мгновенно засыпал.
К счастью, почти всегда ему удавалось сладко спать до самого утра. Но бывали ночи, как эта, когда сон не шел, хоть убей. Он часто просыпался либо вовсе не мог уснуть.
Однажды, отчаявшись, он решил пригубить немного виски в надежде поскорее забыться сном. И в результате приехал в комиссариат навеселе, с первыми лучами солнца.
Комиссар встал и открыл дверь на веранду. День занимался погожий, сверкал, как картина, на которой еще не просохли краски. Доносившийся до него шум прибоя казался громче обычного. На веранде было свежо. Середина ноября, в это время часто бывало по-зимнему холодно, но сегодня денек выдался погожий, как летом.
Не исключено, однако, что к обеду погода испортится. Прямо по курсу, над горой Русселло сгущались черные тучи.
Он пошел на кухню и сварил себе кофе. Выпил первую чашку и направился в ванную. Уже одетый, налил еще – вторую чашку он обычно пил на веранде.
– Что-то вы раненько сегодня, комиссар!
Он приветственно помахал рукой. Это синьор Пуччо кричал из лодки, орудуя веслами и направляясь в открытое море.
Сколько же лет он видит его по утрам?
Комиссар перевел взгляд на парившую над морем чайку.
Чаек нынче было мало, они почему-то переселились в города. Даже на побережье в Монтелузе, где раньше собирались большие стаи, они как будто старались держаться подальше от воды. Как ни странно, вместо того чтобы ловить свежую рыбу, они искали пропитание на помойках. Неужели им приятнее драться с крысами за тухлятину? Интересно, сами они выбрали такую жизнь или в природе произошли какие-то перемены?
Вдруг чайка сложила крылья и стала пикировать вниз. Увидела добычу? Нет, коснувшись клювом песка, птица не взмыла в воздух, но внезапно обмякла и осталась лежать, превратившись в груду перьев, которые шевелил утренний бриз. Может, ее подстрелили? Но выстрела комиссар не слышал. Какому идиоту могло прийти в голову стрелять в чаек? Однако чайка, лежавшая шагах в тридцати от веранды, была, несомненно, мертва. Монтальбано смотрел на мертвую птицу; но вдруг по ней как будто пробежала дрожь, она попыталась подняться на лапы, накренилась на бок, и, опираясь на распростертое крыло, закружилась, описывая концом другого крыла окружность, а клюв запрокинула к небу, с неестественно искривившейся шеей. Что она делает, танцует? Танцует и поет. Нет, не поет. Звук, вырывавшийся из птичьего клюва, был хриплым, отчаянным, словно она звала на помощь. Не переставая кружить, чайка тянула кверху шею и шевелила клювом взад-вперед, и казалось, это рука, которая из последних сил пытается ему на что-то указать.
Монтальбано бегом спустился на пляж и подошел к чайке. Движения птицы замедлились, наконец, издав пронзительный, почти человеческий крик, она упала на подмятое крыло и затихла.
«Предсмертный танец», – подумал комиссар. Он впервые видел нечто подобное.
Ему не хотелось оставлять мертвую птицу на поживу собакам и муравьям. Взяв чайку за крылья, он вернулся на веранду. Нашел на кухне полиэтиленовый пакет, положил в него птицу, добавив в качестве балласта два тяжелых камня, что держал дома для красоты. Снял ботинки, рубашку и брюки, в одних трусах зашел в воду, размахнулся и бросил пакет далеко в море.
Дрожа от холода, прибежал домой и, чтобы согреться, сварил себе еще кофе.
По дороге в Пунта-Раизи мысли Монтальбано крутились вокруг предсмертного танца чайки. Он никогда не видел, как умирают птицы, ему почему-то казалось, что они живут вечно. Теперь он увидел это своими глазами и был слегка озадачен, как обычно бывает, когда случается нечто неожиданное. Вряд ли в чайку стреляли. Хотя не исключено, что дробь была очень мелкой. Кажется, из раны не вытекло ни капли крови, тем не менее для птицы она оказалась смертельной. Интересно, все чайки перед смертью устраивают такой душераздирающий балет? Сцена птичьей смерти не шла у него из головы.
На электронном табло аэропорта значилось, что рейс, который он встречал, задерживался на целый час. Этого следовало ожидать.
Было бы удивительно, если бы что-то изменилось! Разве в Италии что-то отправляется или прибывает по расписанию?
Поезда опаздывают, самолеты тоже, паромы отчаливают лишь с Божьей помощью. Про почту лучше не вспоминать! Автобусы теряются в пробках. Решение социальных вопросов опаздывает на пять – десять лет, принятие законов откладывается на годы, суды затягиваются, и даже телепрограммы начинаются с опозданием на полчаса…
Размышляя об этом, комиссар пришел в мрачное расположение духа. Нет, негоже встречать Ливию в таком настроении. Нужно отвлечься, чтобы убить этот час.
Он вдруг понял, что ужасно проголодался. Странно, ведь обычно он никогда не завтракал. Возможно, сказался ранний подъем и дальняя дорога.
