Там, где бежит Сукпай

Родина дедов, отцов — Сукпай-река. Прадеды мои нашли тебя. Прадеды мои по следу выдры пришли с Самарги-реки к тебе. Шли они до самых истоков твоих, а прежде увидели горы большие и стали подниматься на перевал. Был он ниже Ульи-горы. Улья-гора — это самая высокая из всех сукпайских вершин, бея она сверкает гольцами, и на макушке ее, где раньше озеро было, теперь белеет кяхта[1]. В ясные дни с вершины Ульи-горы видны звезды.

Кто знает, когда это было? Древние сказания скупы, как свет утренней звезды,

Память о них долго берегли мои предки, пока из века в век двигались по берегу моря. Их было много, и все они назывались племенем Киа. Когда-то вожак их Киа славился силой и мудростью. Но однажды вступил он в войну с другим вожаком, Кукчинка, из-за дочки его красавицы Алагды. Война была страшной. Кукчинка победил. Он убил Киа. Племя же его разогнал по горам и лесам.

Кто знает, сколько раз реки меняли русла, сколько раз тайга снимала свои одежды с тех пор, как предки мои достигли морских берегов? Убегали они от врага и уже не хотели называть себя племенем Киа. Много братьев в пути потеряли, много стрел поломали о камни. Добывая огонь, уносили его с собой, защищая от воды и ветра. Большие и малые воды пересекали им путь. Реки стекались в море, и было это море глубоким и непонятным.

Прадеды мои много лет обитали- на речке Кимо. В большую воду беда пришла: унесло заездки. Рыба в море ушла. Наступили голодные дни. «Идемте в леса!» — сказал самый мудрый из нашего рода. В кедровых лесах люди нашли пищу. Ели орехи, запивали водой. Но на каждом кочевье оставляли под навесами из тальника свежие могилы. Однажды река перед ними сверкнула. По берегам ее росли травы. Здесь, развернув широкие листья на круглых душистых стеблях тянулась вверх чугуня[2], у тихих заводей зацветала лукта[3], корни которой прибавили силы уставшим, и здесь всюду виднелись заросли аунты[4] с сочными и сладкими дудками. Диковинные травы завели далеко. Высокие горы встали на пути.

«Не подняться ли нам на вершину?» — остановились в раздумье путники. У подножья самой высокой горы они отдохнули, прежде чем подняться на перевал. Тут шаман говорил заклинанья. Вслед за ним люди повторяли слова, обращенные к добрым духам, посылающим удачу в дороге. Каждый из них оставил на горе знак свой: лоскут рваной одежды на ветке, ленту из лосиной шкуры, пучок травы на шесте.

Рассказывают, будто след выдры привел прадедов к самой реке. Река была светлая и прямая, как солнечный луч. Они называли ее Сукпаем. Ведь Сукпай — это луч солнца.

Придя на Сукпай, люди увидели, что бежит он в большую реку. Было много звериных следов по берегам этой реки. Было много пищи в реке. Звери, ходившие по ночам лакомиться к тихим протокам, били копытами рыбу. Нет, не зря прадеды мои шли через перевал. Большую реку они назвали Хуу, то есть Хор. Кимонко первые проплыли по ней в своих долбленых челноках. Сколько здесь было тополя для батов[5]! Охотники стали спускаться вниз по рекам, стали подыматься вверх по рекам. Прадед мой остался жить на Сукпае.

Вот он, сверкает передо мной, Сукпай. Я поднялся на гору и, сняв с себя карабин, долго оглядываю открывшуюся передо мной долину. Горбатые сопки теснятся снизу, одетые белым туманом. На сотни километров вокруг — только леса и горы. Птицы слушают, как говорит вода, реки слушают, как перекликаются птицы. Здесь вырос и состарился дед мой, здесь дым от кочевий отца тревожил чуткого зверя, здесь по лесному бездорожью по шумным протокам бежало детство мое, плакало и смеялось.

Вот я и вспомнил тебя, Сукпай, дедов, отцов родина! Вода твоя шумит и пенится на перекатах. Огромные камни несутся по дну твоему, гонимые сильной струей. Страшны пороги твои, Сукпай.

Течешь ты, подгрызая основания скал. Маленькие и большие каменные глыбы, угловатые и круглые, перекатываешь волной, словно играя. С гольцов спадают первые струи, а потом ты принимаешь по-братски притоки свои: Болинку, Тагуму и течешь большой рекой, не прекращая ни на минуту своей работы. Где раньше вода была, открывается суша: где прежде земля была, появляются воды. Срезая мысы, намываешь ты отмели, создаешь новые берега. Мощные русла становятся старицами, старицы переходят в сушу, а ты все течешь и течешь, оглашая шумом леса и горы.

Я начал помнить себя, когда мы жили еще возле устья Большой Болинку. Было жаркое лето. Вижу, как сейчас, по берегам реки обгоревшие горы. На склонах торчат остатки гранитных скал. Они напоминают человеческие фигуры. Огромные пни после пожара чернеют будто медведи. С вершины горы хорошо видно вокруг. Посмотришь вверх по реке — блестит, переливается на солнце вода, взглянешь вниз — темнеет и пенится. Сколько раз, бывало, забравшись на вершину сопки, я швырял в воду камень за камнем. Я и теперь люблю эти сопки, хотя они долго загораживали от мира жизнь моего народа. Наша юрта, покрытая корой, стояла на берегу реки. Это была старая юрта и единственная на сотни километров вокруг. Внутри берестяные подстилки, на которых спала вся наша семья. Посредине всегда горел костер.