«Солидная награда ожидает того, кто представит любую информацию, которая поможет узнать о судьбе Роджера Чарльза Тичборна, который 20 апреля 1854 года отплыл из Рио-де-Жанейро на корабле „Ля Белла“. С тех пор никто о нем ничего не слышал. Тем не менее в Англию поступило сообщение о том, что некое судно, быть может приписанное к одному из портов Австралии (Мельбурну), подобрало часть экипажа и пассажиров корабля с таким именем. В сообщении не было указано, утонул сэр Ричард Чарльз Тичборн или выжил. В настоящее время ему должно быть около тридцати двух лет, он нежного телосложения, немного выше среднего роста, у него светло-коричневые волосы и голубые глаза. Мистер Тичборн — сын сэра Джеймса Тичборна и наследник всего его состояния».
Объявление в газетах всего мира, 1861
Труп сэра Ричарда Фрэнсиса Бёртона[2] был распростерт у подножия величественной лестницы в вестибюле Королевского географического общества. На груди у него лежал рыжеволосый поэт Алджернон Чарльз Суинберн,[3] казавшийся крошечным. Его голову дурманило крепкое вино, по щекам текли слезы.
Вспомнив о том, что железо надо ковать, пока горячо, Суинберн быстро сочинил элегию. Поэт вскинул голову, его волосы ярко вспыхнули в свете газовой лампы, и он продекламировал высоким пронзительным голосом:
Не знаешь разве ты, скорбит по ком
И Англия, и мир огромный весь?
Лишь чистой жаждой знания влеком,
Прошел он путь, неведомый доднесь.
Остановить его никто не мог,
Он был скорей не человек, но бог.
Суинберн икнул. Его рука, опиравшаяся о грудь Бёртона, почувствовала выпуклость в виде фляжки; пальцы украдкой полезли в карман сюртука.
— Сей полубог, чей ясный зоркий взгляд, — фыркнув, продолжал он, — читал природы тайные…
— Ужасно! — прогрохотал голос сверху. На площадке лестницы в величественной позе стоял сэр Родерик Мурчисон.[4]
— Убери от меня руки, Алджи, — раздался тихий шепот.
Суинберн посмотрел вниз. Глаза у Бёртона были открыты.
— Ужасное поведение! — опять прогрохотал Мурчисон.
Президент Королевского географического общества начал спускаться, сохраняя достойный вид. Его спина оставалась прямой, как шомпол; лысая макушка сверкала. Он проходил мимо портретов великих исследователей: Джеймса Кука, сэра Уолтера Рэли, Джона Франклина, сэра Фрэнсиса Дрейка (последний покосился, когда Бёртон ударился об него), Уильяма Ховела, Мунго Парка и многих других.[5]
— Я не собираюсь терпеть такое поведение, Бёртон! Здесь респектабельное научное учреждение, а не занюханная таверна Ист-Энда!
Суинберн скатился на пол. Его друг — бывший солдат, исследователь и разведчик, а также лингвист, ученый, писатель, фехтовальщик, географ и королевский агент — с трудом поднялся на ноги и, раскачиваясь, сердито посмотрел на Мурчисона, когда-то бывшего его покровителем.
— Ты живой? — пробормотал поэт, оторопело глядя на своего друга.
Имея рост пять футов и одиннадцать дюймов,[6] Бёртон казался еще выше благодаря широким плечам, могучей груди и гибкому атлетическому сложению. Даже сейчас, пьяный, он излучал силу. Темные гипнотические глаза, выдающиеся вперед скулы, агрессивный рот, черные короткие волосы, зачесанные назад, жесткие усы и дьявольская раздвоенная борода. Глубокий шрам на левой щеке слегка касался нижнего века, и еще был другой, поменьше, на правой: следы сомалийского дротика, прошедшего сквозь его лицо во время кошмарной экспедиции в Берберу.[7]
— Вы просто отвратительный пьяница! — рявкнул Мурчисон, добравшись до низу. Внезапно его узкие черты смягчились. — Вы сильно пострадали?