Коль случилась беда — открывай ворота: принесла нелегкая в труднодоступное горно-таежное урочище буровиков — испоганили они ущелье, распугали зверя.
Знать бы, когда уйдут — может быть и перетерпел бы год-другой, живший здесь в одиночку, молодой мужик. С одной стороны оно и ничего: понадобилось в город — почти каждый день машины туда ходят; кончились продукты — сходил в рабочий поселок и отоварился… Тут еще егерь привязался. Ни с того ни с сего лесник при встречах стал нос воротить — все они одной веревкой повязаны. Кто живет в лесу и без греха? Видно получили приказ выследить Алика и поймали на том, чего раньше бы не заметили: подстрелил он свинью без лицензии, кто-то из буровиков проболтался, нагрянули разом и егерь, и лесничий, и инспектора какие-то, сделали акт об изъятии мяса, протокол о незаконной охоте, отобрали ружье и охотничий билет. Жди теперь, говорят, повестки в суд.
Ждать ее Алик не стал. Вещи, что поценней, спрятал, что получше из одежды — побросал в рюкзак и ушел через ледниковый перевал в город, посмеиваясь над зловредным егерем, который поджидал его у шлагбаума, осматривая выезжавшие попутные машины. По договору с заготконторой Алик числился сборщиком трав.
Заготавливал и сдавал он на базу смолистую хвою эфедры, которая по-местному называется — чикинда.
Алик не был в городе больше трех месяцев — не то чтобы заскучал по нему, но, спустившись с гор, вдруг почувствовал знакомое и сладостное волнение.
Красивые люди с рассеянными улыбками празднично хлопотали по своим радостным делам. Острый запах лопнувших почек и едкого выхлопного газа тек по прибранным улицам, свежий ветер трепал плакаты, транспаранты и кроны тополей. Втиснувшись в переполненный городской автобус, Алик ощутил себя частью этой безалаберной, ликующей жизни и, конечно, захотел выпить.
То что в «Травлекпроме» произошли перемены, он увидел издалека: забор был заново выбелен, железные ворота выкрашены, на них намалеваны неверной рукой алкоголик с пионерским галстуком на шее и баба-яга в платочке шалашиком.
Ниже крупным шрифтом оглашалось: «Граждане пионеры и пенсионеры! С пользой тратьте свободное время — занимайтесь сбором лекарственных трав. У нас за месяц можно заработать 300–500 рублей и даже больше».
Улыбаясь, Алик сутуловато постоял возле картины на воротах, по-волчьи дернул головой на заматеревшей шее, отбрасывая за спину отросшие до ключиц густые каштановые волосы, перекинул с плеча на плечо ветхий рюкзак и вошел в контору — старый одноэтажный барак, слепленный лет сто назад на скорую руку.
Предстоял сложный разговор с управляющим. Нужно было проситься на новый участок, а просить, да еще начальство, Алик не умел. Он толкнул дверь в кабинет с немытым тусклым оконцем, с облупившейся штукатуркой… В просиженном кресле сидел Саня Индейкин и желтым пальцем выуживал жирный окурок из консервной банки, обрезанной под пепельницу.
— Ну, Индеец, в замы выбился?! — шагнул через порог Алик. Его волосы двумя пышными волнами опять болтались на груди, обнажая крепкий затылок. Он радостно рассмеялся. В прищуре глаз явно обозначилась примесь азиатской крови.
Индеец вздрогнул, отдернув руку. Его узко посаженные, как срез двустволки, глаза настороженно метнулись в сторону двери и залучились добрым светом, а в бороде расползлась приветливая улыбка:
— Здорово, Алик, хрен моржовый! Какими ветрами? Траву привез? — Индеец пожал протянутую через стол руку, но в следующий миг с таким начальственным видом откинулся в кресле, что Алик, уже всерьез удивленный, шлепнулся на шаткий ободранный стул.
— Да ты чо, Индеец, в директора пошел?.. Ну, даешь…
Прежним управляющим «Травлекпрома» занималась прокуратура, его предшественник заканчивал срок в учреждении строгого режима. Слишком много соблазнов было у начальников неказистой этой конторы. Вот и Саня Индейкин — авторитет из старой чикинды хоть и при партийном билете — тоже голову потерял.
— То-то я думаю, ну кто, кроме Сани Индейкина, мог алкашей на воротах намалевать?
— Приказали закрасить! — Индеец отодрал полоску газеты, выпотрошил в нее «памирину», подсыпал просмоленного табака из размятых окурков и стал сворачивать самокрутку. — Приехал инструктор из райкома, сказал — космополитизм! Не понял я почему «космополитизм», но замазать придется.
По понятиям Алика влип Индеец плотненько, но такой оборот упрощал личные проблемы чикиндиста. Он закурил, хмыкая и посмеиваясь, вытянул ноги в латаных-перелатаных штанах и рассказал о своих передрягах. Индеец слушал чинно и терпеливо, как настоящий начальник, не суетился, не перебивал: входил в роль. Все строже становились его близко посаженные глаза. Одновременно сходила улыбка с лица Алика и по-азиатски хитроватый прищур глаз начал выстывать, превращаясь в пристальный и настороженный звериный взгляд. Будто прохладный ветерок, скатившись с горных вершин, повеял между друзьями, будто не загибались они от голода в Чулакских горах и не делили последние сухари, скитаясь по Джунгарским отрогам. Индеец почувствовал этот холодок отчуждения, спохватился:
— Да пошли ты их всех… Алик! Ты у нас первопроходец. Мы туда отправим другого бича — тебе осваивать новый участок. — Индеец вскочил с кресла, подошел к карте, занимавшей полстены: — Про Байсаур слышал? Там из наших еще никого не было. Смотри, — ткнул прокуренным пальцем. — Отсюда вверх по реке хоть до ледника — все твое… Забрось продукты, построй фанзу.
![Филофиоли [семь рассказов]](/build/oblozhka.dc6e36b8.jpg)
