Алика зарезали в начале мая рядом с избушкой, прилепившейся к скале.
Он умер в призрачной дымке ранних горных сумерек, когда над глухим ущельем мигнула и засветилась первая звезда. Ее холодный небесный блеск кристалликом застыл в светло-карих, как у волка, глазах и долго еще фосфоресцировал в них.
Утром тело в окровавленной рубахе увидел чабан, проезжавший верхами по своим выпасным делам и решивший навестить травника. Он слишком поздно сообразил, что Алик не пьян, что он — мертв, близко подъехав к убитому. Зачем-то окликнул покойного срывающимся голосом и, озираясь, торопливо развернул коня: угораздило же именно в этот день оказаться рядом с избушкой русского… Но след подков был оставлен, и всякому местному жителю ясно кем. Чабан направил коня по берегу реки, к селу, где жил участковый инспектор. По пути всадник увидел крышу фермы кооператора Лехи-чушкаря. В голову пришла дельная мысль: «Почему я должен лезть на глаза начальству? Алик — русский, и чушкарь русский: пусть у него болит голова об убитом и о разговоре с милицией!»
Алексей проснулся поздно: в доме уже было душно, назойливо гудели мухи, под самым окном устроили шумную разборку голодные свиньи. Два дня он мотался по району, выбивая корма в отделениях здешнего совхоза.
Вернулся поздно ночью на попутном лесовозе. До конца квартала оставался целый месяц, план совхоза по сдаче мяса не горел, а потому комбикорм под запись кооператору не давали, хотя обязаны были обеспечивать им по договору.
Подъехавший к избе чабан постучал в стекло плетью, заглянул в пыльное оконце. Дверь запиралась на внутренний замок: сразу не разберешь — дома хозяин или нет его, но возле порога был свежий Лехин след. Чабан поводил приплюснутым носом, разглядывая затоптанные свиньями следы, и застучал настойчивей. Алексей перевернулся на другой бок, не желая вставать, подумал: постучит-постучит и уйдет, красть во дворе нечего. Чабан, брезгливо сплюнул от приторного свиного духа и стал тарабанить так, что оконная рама заходила ходуном.
— Эу, Леха, открывай, Алика убили!
Алексей помотал коротко стриженой головой — не приснилось ли? Сел на край кровати, свесив жилистые ноги.
— Эу, Леха!..
Алексей отпер дверь, высунулся, жмурясь от солнца.
— Какого Алика? — спросил, зевая.
— Твоего, русского Алика, волчатника, — чабан спешился, вошел в избу, сел на лавку и закурил. — Я утром был у него. Мертвый лежит у ручья, и дверь в дом открыта. Недавно убили: ворон нет, кровь не черная. Надо милиция ехать… Человек — не собака! — черные глаза важно метнули взгляд на иконы в углу: мол, мы не какие-нибудь безродные проходимцы, имеем понятие. Чабан приосанился, пристально посмотрел на Леху, намекая: мое дело сообщить, дальше — твоя забота!
— Может быть Алик пьяный лежит? — без надежды в голосе спросил Алексей. — Загулял на Первое мая?
Чуть дрогнули в усмешке обожженные солнцем губы чабана.
Алексей опустил рассеянный взгляд к затоптанным половицам, торопливо перебирая в мыслях события последних трех дней. С озабоченностью в глазах и с облегчением под сердцем тряхнул белобрысой головой — все это время он был на людях и вдали от Алика. С этим чабаном когда-то встречался, но имени его не помнил.
— Агай! Я утром приехал, не спал еще и свиней кормить надо! Съезди к участковому, расскажи, что видел!
Чабан от уважительного обращения к нему еще выше задрал приплюснутый нос и степенно мотнул головой:
— Далеко ехать! Конь слабый, семья ждет.
— Агай! У кого хочешь спроси — русский чушкарь сказал, значит сделал! Есть у меня бутылка самогона, она — твоя.
— Эй, Леха, голова болит — умираю. Налей сто грамм? — чабан хитровато сморщил нос и покосился на стакан с присохшими чаинками.
— К менту с утра и с запахом? Нет! Скажет: чушкарь чабанов спаивает, потом приедет, заберет твою бутылку, а другой нет.
Чабан не стал дожидаться чая. Чтобы не обидеть добрых духов, оберегающих очаг дома, отщипнул корочку от булки хлеба, бросил ее в рот, подвел коня к вросшей в землю кряжистой чурке посреди двора, неловко забрался на нее и сел в седло.
Алексей вытащил из-под половицы незарегистрированный дробовик, разобрал его, обернул мешковиной и унес в лес.
За обещанной бутылкой хмурый чабан явился нескоро. Его на два дня задержали в селе, заставив возить дрова для местной милиции. Участковый приехал на «уазике» уже на следующее утро. С ним прибыли следователь и оперативник из района. Все трое, незваные, прошли в избу мимо вышедшего навстречу хозяина. Алексей не последовал за ними. Сел на чурку, листая исписанную ученическую тетрадь, и дождался, когда нагловатые гости вынуждены были выйти вон. К столу их тоже никто не приглашал. По местным понятиям это было вопиющее неуважение. Такое могло сойти с рук только чужаку. Алексей делал вид, будто ничего не понимает, прибывшие делали вид, что безродный свинопас, прилепившийся к совхозу, не достоин того, чтобы на него обижаться.
Участковый, ни слова не говоря и круто заламывая бровь, с минуту буравил Алексея испытующим взглядом, потом, чуть смутившись насмешливых глаз чушкаря, спросил сурово:
— Кто убил русского?
— Ты — власть, ты и разбирайся! — таким же тоном ответил Алексей и добавил резче: — И не строй мне глазки, я тебе не родственник!
