Что я испытывал, глядя, как два солнца Ферро садятся за бесплодным холмом к востоку от моего дома - словами не передать. Ведь я не был здесь 12 000 000 000 лет. Подойдя к скважине, я снял с насоса жестяной ковшик и налег на рукоять. Она жутко заскрежетала - неужели все проржавело насквозь? Нет, пошло! И через пятнадцать качков я разжился ковшом воды.
За насосом кто-то присматривал. И за домом, и за участком, пока я был на войне. Для меня прошло пятнадцать лет, а сколько для Ферро - не возьмусь сказать точно. Вода шла буроватая, с железным привкусом. Ну да ничего.
Я выпил не торопясь и возвратил ковш на место. Когда сел Хемингуэй, большее солнце, подул свежий ветерок. Вслед за Хемингуэем опустился Фицджеральд, и по плато расстелилась холодная безоблачная ночь. Я постоял неподвижно, слегка дрожа, затем подрегулировал внутренние органы и дождался, когда сумерки окончательно уступят мгле и звезды моей юности зажгутся на небе.
Первым появился Штейнер, вечерняя звезда Ферро - голубое пятнышко чуть выше западного горизонта. Затем пришел черед созвездий. Нгал, Гильгамеш; на юго-западе изогнулся Великий Змей. Ночь была безлунная. У Ферро вообще нет луны. Да и на что она здесь?
Наконец я взошел на крыльцо. Дом узнал меня, зажег лампы. Вот я и внутри. Пыльно, мебель зачехлена простынями, но не видать следов крыс или джинджасов, нет и признаков обветшания.
Я вздыхал, я моргал, я пытался хоть что-нибудь почувствовать. Наверное, рановато - надо попривыкнуть. Потянул с кресла простыню, но передумал. Прошел в кухню, заглянул в буфет. Старая бутылка солодового виски, кукурузные хлопья, кое-какие специи. Специи от матери остались, я-то редко к ним прикасался… до того, как отправился в конец времен.
Наверное, виски состарилось идеально. Но, как говорят у нас на Ферро, любишь выпить, люби и закусить, поэтому я вышел из дому и зашагал по дороге к Гейделю.
До города пять миль - не близкий свет. При желании я мог бы покрыть это расстояние за десять минут, но предпочел идти размеренным шагом под родными звездами. Дорога была неухоженной, и к тому времени, когда я остановился под вывеской «У Тредмартина», штанины покрылись рыжей пылью. Я глотнул напоследок прохладного воздуха и прошел в бар - греться.
У владельца заведения, похоже, выдался доходный вечерок. Посетителей было много: мужчины и женщины - у камина, юзы и сплайсы - по холодным углам. У стойки бара сидели завсегдатаи, кое-кого я узнал. Как же они состарились! Сплошные морщины, как на моченых яблоках. Напрасно я искал еще одно знакомое лицо. Музыкальный автомат играл что-то проникновенно-грустное, дым стоял коромыслом, было шумно - народ оживленно болтал. Точнее, болтал до моего прихода.
Ко мне никто не повернулся. Многие, наверное, даже не увидели меня. Но словно кто-то дал тайный сигнал; голоса враз опустились до глухого шепота. Музыкальный автомат поспешили выключить.
Я настроил свой организм на комнатную температуру и подошел к стойке. Стало еще тише.
Ко мне неохотно повернулся бармен - старина Тредмартин собственной персоной.
- Что закажете, сэр?
Я окинул взглядом его, а затем фон - коллекцию бутылок, банок и иной посуды.
- Не вижу.
- Чего вы не видите? - Он оглянулся на бутылки и снова уставился мне в глаза.
- «Ячменное Боуна».
- Не держим, - подозрительно ответил Тредмартин.
- А почему?
- Умер поставщик.
- И давно?
- Да лет двадцать… Я чего-то в толк не возьму, а вам какое…
- О его сыне что слышно?
Тредмартин отступил на шаг. Потом еще на шаг.
- Генри… - прошептал он. - Генри Боун!
- Ладно, Питер Тредмартин, налей чего-нибудь поприличней, - распорядился я. - И я не прочь угостить всех присутствующих.
- Генри Боун!.. А я-то тебя за одного из этих принял… за глима… Прости старика…
О чем он это бормочет?
Тут Тредмартин расплылся в знакомой кривой улыбке:
- Генри Боун! Нечего тут деньгами сорить. Я припас пару бутылок виски твоего старика. Угощаю всех!
Вот так я вернулся на родину. На первый взгляд могло показаться, будто я ее вообще не покидал. За 20 прошедших здесь лет соседи изменились мало, ну и, понятное дело, они ничего не знали о моих приключениях. Знали только, что я был на войне. На Великой Войне в конце времен. И она закончилась нашей победой, иначе бы разве я вернулся в свое время и на свое место?
Я посеял ферроанский пустынный ячмень, принес торфа с горных болот, поставил расти биомассу для очистки жесткой грунтовой воды и мало-помалу приблизился к тому, чтобы снова, как в старые добрые времена, гнать виски. Почти все население Ферро делится на пивоваров и вискоделов. А началось это еще с Заселения, десять поколений назад.
Пока ко мне не пришла она, я и не подозревал о грядущих неприятностях. Звали ее Алинда Бекстер, но для меня она была Бекс еще с тех дней, когда мы вместе играли на полу в гостинице ее папаши. Когда я уходил на войну, ей было 20, а мне 21, а сейчас я ее узнал и в 40 (на пять лет старше меня нынешнего).
Через неделю после возвращения я увидел ее на дороге к своему дому. Бекс была повыше большинства ферроанских женщин, и на любом другом мире ее могли бы принять за помесь человека и юзы. Худощавая, длинноногая, она носила платье цвета хаки; его немилосердно трепал сухой ветер. Я стоял на веранде, ждал и гадал, о чем она^ будет говорить.
