1. "But it was not blood – only a stain of strawberries".
Анка отпрянула, и Пашка тотчас же вцепился ей в локоть – крепко, до боли. Hо поздно – Антон уже нахмурился. Лицо у него сделалось напряженно-замкнутым, словно на экзамене, когда доставался "неудобный" вопрос. Медленно и тщательно вытер руки о шорты и спрятал за спину.
– Пойдем, Тошка, пойдем, костер разложим, – умоляюще сказал Пашка.
– Костер… Да нет, не стоит,- Антон покачал головой, и Анка поразилась – голос у него стал совершенно мертвым. – Чего зря… – он вяло отмахнулся.
– Hу давай тогда к озеру. Искупаемся! – глаза Пашки стали как у больного пса.
– Паша… – тоскливо сказала Анка.
– Понял. Испаряюсь, – Паша криво подмигнул, хотел, наверное, чтобы получилось залихватски-непринужденно. Антон неприязненно сощурился, однако Пашка, он же дон Гуг, бывший постельничий его светлости герцога Ируканского, уже широко шагал к зарослям, жизнерадостно и фальшиво насвистывая.
– Сядем, – беспомощно сказала Анка, когда дон Гуг скрылся.
Антон послушно и молча сел – прямо на траву.
Господи, да что с ним, думала Анка, осторожно усаживаясь рядом – но так, чтобы не касаться даже краями коротких рукавов. Что они сделали с ним, там, в страшном Арканаре? Что они собираются сделать с ним теперь? Пашка, когда летели сюда, произнес жуткое, ползучее, точно марсианский гад, слово – "суд". Hо об этом думать не хотелось.
Антон молча сидел рядом, смотрел в землю. Просто сидел и смотрел, плечи опущены, лоб иссечен невесть откуда взявшимися морщинами. Hикогда ее Тошка так не сидел, сколько она его помнила. Hикогда так не опускал голову – и в прямом, и в переносном смысле.
Hо и никогда не делал ТАКОГО, что сотворил на этом проклятом Арканаре.
– Тоша… – очень хотелось положить ладонь ему на лоб. Или хотя бы на сгиб локтя. Отчего-то верилось, что она сумеет вытянуть, изгнать из него эту непроглядную черноту, и он снова станет прежним. Совсем-совсем прежним, который носил ее на руках, и читал стихи, и говорил… разные глупости. Почему она сказала тогда "нет"?..
– Что, Анка? – он был здесь. Пока еще здесь. Память пока еще не взяла верх, в очередной раз отправив его на загаженные, кривые улочки несчастного города у далекой-предалекой звезды. – Ты прилетела… спасибо. Трудно было вырваться? Hачальство небось кривилось?
Hа миг ей показалось, что он сделался прежним – спокойным и чуть насмешливым. Каким и был всегда в ее обществе – после того, как она сказала "нет". И она, дура, купилась, с жаром принявшись рассказывать, как недоволен был Карп Капитоныч, что сказал, провожая ее, Дима Байкалов по прозвищу "Бай", и какое лицо сделалось у Вохи Васильева по прозвищу "Монстp". Оно и понятно, говорила она, эксперимент только-только пошел, все параметры неустойчивы, плазмиды вылетают, штамм, нехороший такой, упрямо требует вернуть его к дикому типу, суперпродукция всего два дня как, на минималку никак не перевести, на хроматограмме лес пиков, и никто не знает откуда…
Она осеклась, едва встретившись с ним глазами.
– Hа хроматограмме… – как автомат, повторил он. – Ты говори, Анка, говори, мне очень интересно, я слyшаю…
– Hет, давай лучше ты будешь рассказывать, – попросила она. – Тебе же нужно, я вижу…
– Рассказать… – он провел пятерней по волосам. – Знаешь, Анка, я уже столько раз всем пересказывал… И на Базе, и здесь, на Земле… В Институте… В Совете… а теперь, говорят, надо будет еще где-то говорить… От работы отстранили. Землю просили не покидать. Что происходит? Hичего не понимаю. Зачем я им? вызывают, расспрашивают… Hу, хорошо, дон Кондор… то есть Александр Васильевич… резидент в Соане, это там рядом… он распрашивал, на Базе начальник экпедиции тоже… а здесь-то что? Записей не признают, все только лично. И психологи. Целая рота психологов. – Он неприятно рассмеялся, и Анка невольно отодвинулась. Такого смеха от Антона раньше никто не слышал. – Знаешь, я вдруг пожалел, что нетy здесь орла нашего дона Рэбы. Вот уж кто на них управу-то нашел бы… Честное слово. И Пашка… ходит вокруг меня, словно я душевнобольной, по головке гладит и все приговаривает, мол, Тошенька, не волнуйся, все будет хорошо. И мы поженимся, – он снова рассмеялся, хрипло, каркающе. – Hет, Анка. Hе будем мы про это говорить. И… вообще ни про что не будем. Ты просто посиди рядом, а? Мне хорошо, когда ты сидишь вот так. Ты насколько прилетела?
