Вступление
КТО БОЛЕЕ РАВЕН?
Мы живем в эпоху, ознаменованную победным наступлением эгалитарной идеи. Начиная с Жан Жака Руссо и Французской революции в странах Европы один за другим рушились сословные барьеры. Исчезали сеньоры, графы, князья, дворяне. Избирательные права предоставлялись любому бедняку. В странах Азии шла и до сих пор идёт упорная и во многом успешная борьба с системой каст. Люди отдавали и отдают свои жизни в борьбе с расовым неравенством. Горячие страсти вызывает борьба за равенство женщин с мужчинами. Весь мировой коммунизм черпал свою мощь из импульса, направленного на преодоление неравенства имущественного.
За неравенство рубили головы гильотиной, расстреливали в подвалах ЧК, душили голубыми пластиковыми мешочками в полях Камбоджи. Наличием социального неравенства объясняли и оправдывали бандитизм, терроризм, поджоги, пытки. Источники любого неравенства подвергались въедливому исследованию и враждебно-презрительному истолкованию. Даже самые безжалостные деспоты 20-го века не решались украсить себя короной или мантией, но появлялись на трибунах в таких же пиджаках, кителях, френчах, гимнастёрках, какие носили их подданные.
И в разгар этого победного и грозного марша просто страшно вдруг встать и напомнить простую, всем давно известную, но вот уже двести лет отодвигаемую на задний план, истину:
В ИНДИВИДУАЛЬНОМ ПЛАНЕ ЛЮДИ ОТ ПРИРОДЫ НЕРАВНЫ.
Они неравны по уму, они неравны по энергии, они неравны по таланту, по художественной одарённости, по жажде свободы, они неравны по целеустремлённости, по волевому потенциалу.
Они неравны потому, что Хозяин жизни даёт при рождении одному "пять талантов, другому два, иному один, каждому по его силе" (Матфей, 25:15).
Все это знают, но вслух об этом говорить нельзя. Неоспоримый этот факт не должен приниматься во внимание ни при каких рассуждениях о совместной жизни людей на Земле, ни при каком планировании социальных институтов. Простую эту истину стыдливо огибает всякая мысль, всякое слово, всякий оратор и писатель.
Раньше, вплоть до конца прошлого века, таким же умолчанием было окутано всё связанное с эротикой, с сексом, с плотской природой любовного влечения людей друг к другу. С одной стороны, любовь прославлялась и превозносилась как чувство прекрасное и возвышенное. О ней пели певцы на оперной сцене, о ней писали поэты, она наполняла романы. С другой стороны, всегда оставалась какая-то тайна и недоговорённость. Нельзя было вслух обсуждать, чем занимались Ромео и Джульета ночью, под пенье то ли соловья, то ли жаворонка. Было бы верхом неприличия, если бы Евгений Онегин уточнил, от какой "беды" он предостерегал Татьяну Ларину, когда призывал её "учиться властвовать собою". Воображение читателя должно было само дорисовать утехи Печорина с похищенной им несовершеннолетней черкешенкой.
Но вот прошло каких-то двести лет — и что стало с главной тайной любви?!
Могли ли люди прошлого столетия вообразить, что их правнукам в школах будут читать лекции о половом акте и раздавать бесплатные презервативы?
Могли ли ценители литературы предвидеть, что мировая слава придёт к писателю, который опишет, как бёдра двенадцатилетней падчерицы героя приходят в соприкосновение с его пульсирующим органом?
Могли ли члены Американского Конгресса поверить, что в этом святилище государственной мудрости будут кипеть споры об абортах и демонстрироваться огромные плакаты с изображениями окровавленных зародышей?
Каким состраданием и отвращением прониклись бы члены Верховного суда, если бы узнали, что их наследникам придётся рассматривать дело, в котором в качестве главного объекта будет фигурировать пенис находящегося у власти президента?
Кажется, в наши дни не осталось запретных тем. Все покровы сорваны. Само понятие "стыдливость" превратилось в анахронизм. Можно писать, говорить, рассуждать на любую тему, под любым углом, с любой степенью откровенности.
Обо всём — но только не о врождённом неравенстве людей.
Этот неоспоримый и всем известный факт сделался таким же "табу", каким раньше были "вопросы пола".
Если каракатица внезапно выпускает чернильное облако, мы догадываемся: что-то её испугало.
Если общественное сознание, свободно, то есть без принуждения со стороны инквизиции, Звёздной палаты, Сыскного приказа, гестапо, КГБ, прячет под покров стыдливой тайны тот или иной общеизвестный факт, это скорее всего говорит о том, что оно ощущает серьёзную опасность в открытом обсуждении его.
То, что мы называем общественной моралью, всегда представляет из себя некую шкалу ценностей, принятых данным народом в данный исторический момент. Если шкала устойчива и прочна, есть надежда на длительный и устойчивый мир в обществе. Если в ней обнаружатся трещины и противоречия, всё здание начнёт шататься. И это вызывает у нас вполне оправданный испуг. Но не дай Бог если мы заметим, что какие-то из восхваляемых нами ценнстей-идеалов оказываются во враждебном противостоянии друг с другом. Тут уже дело пахнет катастрофой.
Если мы вглядимся в эти два главных табу последних двух веков — эрос и врождённое неравенство, — мы увидим любопытное сходство между ними: и то, и другое табу находятся в точке, где ощущается опасное сближение двух главных ценностей, превозносимых общественной моралью.
