В начале марта во второй половине дня Аллан и Лиза перебирались на Насыпь. Было довольно поздно, и большие железные ворота уже оказались заперты, но мальчишки (пo всей вероятности) сломали замок и открыть ворота не представляло труда. Аллан прикинул, что в эту пору их никто не заметит; хотя никому не возбранялось ходить на Насыпь и искать вещи, которые могли бы пригодиться; чемоданы и большой вещевой мешок наверняка вызвали бы у сторожа подозрение. Впрочем, едва ли здесь все еще ходят сторожа, даже днем, в рабочее время. Не станет же муниципалитет тратить средства на охрану свалки, хотя свалка эта принадлежит городу и даже обнесена оградой. Во всяком случае не сейчас, ибо времена наступили тяжелые. Город разросся, но в экономике сейчас был застой, и ассигнования на нужды общества пришлось сильно урезать. Однако несмотря на кризис, думал Аллан, тащивший тяжелый чемодан и вещевой мешок,— несмотря на кризис, как это ни странно и вопреки всякой логике, жить стало почему-то легче. Режим экономии, сокращение ассигнований и свертывание все новых и новых отраслей производства порождали не только уныние и безнадежность, но и ощущение свободы, ощущение, что люди могут и должны решительно и безоговорочно взять свою судьбу в собственные руки. Это было совершенно новое ощущение, и действовало оно благотворно, во всяком случае на Аллана.
Он взглянул на ворота со сломанным замком, на высокую, изъеденную ржавчиной ограду, во многих местах грозившую рухнуть, и подумал, что всего каких-нибудь несколько лет назад его сегодняшнее предприятие было бы делом гораздо более трудным или вообше невозможным, да просто немыслимым. Интересно, что сказали бы его коллеги из архитектурной мастерской? «Работа в свободной творческой обстановке...» Однако там, как и в любом другом месте, царили железные директивы, резкие грани, жестокая конкуренция и бешеный ритм работы на износ. Хорошо, что он оттуда вовремя сбежал.
Зато Янсон с бензоколонки знал о решении Аллана и одобрял его в той мере, в какой он вообще мог думать о чем-нибудь еще, кроме своих собственных невзгод, таких, как бессонница, плохое пищеварение, преждевременная старость. И конечно же трудности с продажей бензина...
Аллан толкнул тяжелые ворота и прошел с чемоданами за ограду. Лиза молча стояла с четырехлетним малышом на руках и задумчиво смотрела на дорогу, которую обозначили лишь две глубокие колеи на неровной земле. Утром прошел небольшой дождь. Сейчас он прекратился. Погода была тихая и теплая, удивительно теплая для ранней весны.
Лиза несла малыша и чемодан полегче. Аллан тащил другой чемодан и вешевой мешок, да еще сумку со всякой мелочью и едой, которую они купили по дороге, хлеб в целлофане, пачка маргарина, банка варенья, паштет из мясозаменителя — ее любимое лакомство, минеральная вода (с водой будет трудно, и Аллан уже продумал немало способов, как и где ее доставать), несколько бутылок искусственного апельсинового сока (малыш не любил молока и пил только лимонад, а кроме того, теперь, когда он подрос, детская молочная смесь стала им не по карману), несколько консервных банок с готовым обедом, две пачки печенья, немного шоколада, спички и свечи... Над Райской бухтой висело красноватое солнце, вспыхивая яркими отблесками в залитой нефтью воде.
Аллан затворил за собой ворота и огляделся, но не заметил ничего подозрительного. Здесь не было ни одного сторожа, никто не собирался прогонять его отсюда, говоря, что им нечего здесь делать и разве они не видят, что ворота заперты на замок. Все шло именно так, как он рассчитывал, и все же он чувствовал огромное облегчение, ибо сердце у него сжалось от одного вида этих массивных ворот, железной ограды высотой в человеческий рост, багрово-красной от ржавчины, уходившей по обе стороны от него в неведомую даль... Ведь каких-нибудь несколько лет назад здесь ходили сторожа с собаками, охраняя государственную собственность, закон и порядок. Тогда город рос и развивался он был образцом экономического процветания, социального благополучия и политической стабильности. Но с тех пор многое изменилось.
— Туда.
Аллан показал, куда надо идти, Лиза с ребенком на руках сделала несколько шагов вдоль колеи, потом нерешительно оглянулась, В своих неудобных туфлях на высоких каблуках она шла медленно и неуверенно. Ее худые ноги, обтянутые тонкими нейлоновыми чулками, казались какими-то ужасно беспомощными («Это все, что у меня есть в жизни!» -задохнувшись, сердито крикнула Лиза, когда Аллан спросил, зачем она тащит с собой всякую дребедень.) Огненно-красное солнце висело так низко над горизонтом, что Аллану казалось, будто с каждым вдохом его легкие наполняет расплавленная сера. Воздух был теплый. Последние дни погода стояла необычайно мягкая. Это было очень кстати: первые ночи, которые они проведут на новом месте, будут не такими холодными, как боялся Аллан. А через несколько дней, если понадобится, он поставит печку.
Малыш (его звали Бой) стал капризничать: он кричал, размахивал руками, требовал, чтобы его поставили на землю. Лиза пустила его побегать. Бой сразу же упал, поднялся, но снова упал и заплакал; он не привык к скользкой неровной земле — раньше он ходил только по полу или тротуару. Лиза помогла малышу подняться и выбранила его. Аллан шел за ними следом. Он улыбался. Кроме Лизы и малыша, здесь не было ни души. Никого, кто мог бы их остановить, досаждать им, приставать с вопросами. Так он себе и представлял, на это и надеялся - тишина, спокойствие, они наедине друг с другом и могут не опасаться бесцеремонного вторжения в их жизнь посторонних людей — вторжения города.
![Человек, рожденный на Царство : [12 радиоспектаклей] ; Статьи и эссе](/storage/book-covers/e3/e3efd28598807cba7445a88e3e69bdfbad8c0c67.jpg)
