Поезд отошел поздно ночью. Пассажиров оказалось мало, и мне досталось целое купе. Состав был бесплацкартный, поэтому я забрался на верхнюю полку, положил под голову портфель и ладонь, укрылся плащом и вскоре заснул.
Разбудил меня сердитый женский голос:
— Не кричите, вы разбудите соседа!
Я потер онемевшую руку, в которую тут же впились тысячи иголок, и с трудом приоткрыл глаза. Напротив меня на нижней полке сидели двое мужчин. Один — худощавый, пожилой подался вперед, и мне хорошо была видна его совершенно белая голова. Второй — лет тридцати, в очках с тонкой оправой, совсем не гармонировавшей с крупными чертами его лица, — сидел прямо, словно по команде «смирно!».
— Что вы о них можете знать?! — Вопрос прозвучал гневно, с вызовом. Голос принадлежал той самой женщине, которая проявила обо мне такую трогательную заботу.
Обладательницу этого голоса я не видел — она сидела внизу, под моей полкой.
— Ну зачем вы так? — мягко произнес пожилой. Он подался еще сильнее вперед. — Как бы нам, действительно, соседа не разбудить!
Я поспешил закрыть глаза и сразу же вновь погрузился в сон. Однако теперь погружение было неглубоким и прерывистым: я то и дело выныривал на поверхность, и до моего сознания доходили вначале отдельные фразы, а затем, по мере того, как сон улетучивался, — смысл ведущейся внизу беседы.
… — Лучше меня это крапивное семя никто не знает! Потому что муж мой был филателист! Вам этого не понять! Нет, не понять! Как только детей от заразы уберегла, самой удивительно. Если б он водку хлестал, я бы радовалась! Пьяниц, говорят, лечат. А эти…
… — Я сорок лет в школе, вся, можно сказать, жизнь среди ребятишек. Сколько мод за это время изменилось, сколько увлечений! А любовь к маркам все та же! Грешно, грешно нам от филателии отрекаться! Эдак, любезнейшая, каждое дело загадить можно. Очень даже просто. У нас вон в парке в шахматы на деньги играют. Нашлись артисты! Если следовать вашей логике, то надо и шахматы анафеме предать, не так ли?
… — Мне под большим секретом рассказывали, будто наше правительство подарило американскому президенту Рузвельту какую-то марку, поэтому он был таким покладистым на всех переговорах. Сведения, сами понимаете, не для распространения, о таких вещах в газетах не писали…
Это сказал тот, что в очках.
«Ну и ну!» — подумал я. Марку Рузвельту, действительно, подарили, я даже знал какую. Но остальное…
… — Двадцать лет с ним промучилась… Цветка ни разу не принес! «Ты, — говорит, — Клава, сама рассуди, одна роза — это же целая серия «День шахтера»! Через пять лет ей, знаешь, какая цена будет!» Так все на свои серии мерил: такси — «Олимпийские игры», куклу ребенку — «Метрополитен»! А сколько ж он людей обманывал! «Без этого, — говорит, — в нашем деле никак нельзя. Какой же мне смысл ее за рубль продавать, если я ее сам за такую цену купил? Да и не обман это вовсе — обычная коммерция!»
— Тяжелый случай, ничего не скажешь! И все-таки нельзя по одному гнилому дереву о лесе судить. Нельзя! Думаете, мне гнилье не попадалось? Еще как попадалось! Вот послушайте. Был у меня ученик, давно, вскоре после войны. Очень марками увлекался, домой ко мне хаживал, старостой кружка мы его выбрали… Так вот, встретил я его в прошлом году. В Пятигорске. Он теперь там проживает. Собственный дом, «Волга». Узнал меня, чуть не целоваться полез! «Спасибо, — говорит, — за науку! Что бы я без марок был? Так, инженеришка, на одну б зарплату прозябал. А с марками я кум королю!» Он ведь не подозревал, что в душу мне наплевал! И все-таки я не стану вместе с мыльной пеной ребенка выплескивать, нет, не стану!
… — Говорят, в Свердловске одного филателиста убили. На два миллиона марок взяли. Сами понимаете, это не для распространения, мне конфиденциально рассказали…
… — Что вы все школой козыряете? Я ведь тоже учительницей была, знаю! Ну, скажите, какой толк, что вы в классе марку с портретом Пушкина покажете? Кто ее увидит? Да у любого учителя имеется несколько больших портретов! Или таблицу Менделеева! Неужели вы серьезно думаете, что ученики смогут хоть что-то разобрать? Игрушечки все это! Педагогика с черного хода, иначе и не назовешь!
— А вы, любезнейшая, у детей спросите, какой ход черный и какой — парадный! Они вам объяснят! А по мне вот как: который им интересен — тот и парадный! Тогда душа участвует, понимаете? Вы тут насчет таблицы Менделеева иронизировали… Зачем же так упрощенно все представлять? Я вам сейчас еще об одном своем ученике расскажу. Ох, и тяжелый же был парень! Ничем его не прошибешь, ничем не удивишь, учитель для него — враг номер один, глаза равнодушные, стеклянные, а в них — одно единственное желание: не мешайте мне не думать! И вот такой ученик, хотите верьте, хотите — нет, написал незаданное сочинение! Нет, он не ошибся, он знал, что такого задания не было, и все-таки написал, потому что у него появилась потребность написать, он просто не мог не написать! А все из-за марки. Это удивительная история. Мало кому известно, что в самый разгар войны, в сорок четвертом, когда люди, казалось, и не помнили, что идет олимпийский год — до того ли было! — Олимпийские игры все-таки состоялись. И знаете где? В немецком концлагере. А провели их военнопленные. И даже марку олимпийскую выпустили. Не правда ли, — потрясающий душу факт? Вот я в классе о нем и рассказал. Рисунок той самой марки принес. Заглянули бы вы в тот миг в ребячьи глаза! Детские глаза — это, знаете, такой барометр… Да, так вот, через неделю подходит ко мне тот самый, для которого я — враг номер один, и протягивает тетрадку. Обыкновенную тетрадку — двенадцать листов в грязно-синей обложке. Я, грешным делом, сперва подумал: уж не подвох ли какой? Потом вижу — нет, не подвох. Со-чи-не-ние! Вы себе не представляете, какая у него оказалась богатая фантазия! Я ведь им никаких подробностей не рассказывал. Честно признаться, даже и не знал их, меня поразил сам факт как таковой. А он всем своим персонажам имена дал, описал, как олимпийский комитет выбирали, как флаг шили, как огонь добывали. И конечно же, — о самих играх: по каким видам спорта соревновались, какие результаты показали. Все, само собой, выдумал, но как, бесенок, выдумал! О марке — настоящий детектив! А награды?! Знаете, чем он наградил победителей тринадцатых, нигде официально не зарегистрированных Олимпийских игр? Никогда не догадаетесь! Немецкими мундирами для побега! Дальше — о том, как бежали, как гибли… Линию фронта у него только один перешел. Мы потом в классе два урока этот рассказ — да, да, именно рассказ! — обсуждали. А сочинитель с того случая резко в гору пошел. К старому он уже просто не мог вернуться. Понимаете?
