1
VERUM USQUE in praesentem diem multa garriunt inter se Canonici de abscondito quodam istius Abbatis Thomae thesauro, quem saepe, quanquam incassum quaesiverunt Steinfeldenses. Ipsum enim Thomam adhuc florida in aetate existentem ingentem auri massam circa monasterium defodisse perhibent; de quo multoties interrogatus ubi esset, cum risu respondere solitus erat: «Iob, Iohannes, et Zacharias vel vobis vel posteris indicabunt»; idemque aliquando adiicere se inventuris minime invisurum. Inter alia huius Abbatis opera, hoc memoria praecipuedignum iudico quod fenestram magnam in orientali parte alae australis in ecclesia sua imaginibus optime in vitro depictis impleverit: id quod et ipsius effigies et insignia ibidem posita demonstrant. Domum quoque Abbatialem feretotam restauravit: puteo in atrio ipsius effoso et lapidibus marmoreis pulchre caelatis exornato. Decessit autem, morte aliquantulum subitanea perculsus, aetatis suae anno LXXII>do, incarnationis vero Dominicae MDXXIX>o.
— Думаю, мне придется это перевести, пробормотал себе под нос любитель древностей, закончив переписывать вышеприведенные строки из довольно редкой, отличавшейся многословием и невнятностью содержания книги под названием «Sertum Steinfeldense Norbertinum».[1] — А коли так, пожалуй не стоит откладывать.
В результате довольно скоро из под его пера вышел приведенный ниже перевод.
Вплоть до сегодняшнего дня среди каноников ходит множество толков относительно некоего спрятанного аббатом Томасом сокровища, поисками которого каноники Стейнфилда занимались неоднократно, но и поныне тщетно. Суть дела заключается в том, что означенный Томас, будучи еще в расцвете лет, сокрыл где-то в обители немалое количество золота, а когда его спрашивали о местонахождении клада, неизменно отвечал «Иов, Иоанн и Захарня поведают о том вам или вашим преемникам». Порой он добавлял, что затаит злобу против тех, кому доведется найти сокровище. Среди прочих деяний оного аббата должен особо отметить предпринятое (о чем свидетельствуют гербы, девизы и его изображения) под личным аббатским надзором украшение большого окна в восточном конце южного придела монастырской церкви восхитительной росписью по стеклу. Помимо того, Томас почти полностью восстановил аббатские покои и повелел отрыть во дворе оных колодец, каковой отделали мрамором, покрытым великолепной резьбой. Смерть его, неожиданная для многих, последовала на семьдесят седьмом году жизни в Лето Господне 1529.
Цель, которую в настоящий момент ставил перед собой исследователь старины, заключалась в том, чтобы проследить происхождение и местонахождение витражных окон церкви Стейнфилдского аббатства. Вскоре после революции[2] большое количество витражных стекол из упраздненных монастырей Германии и Бельгии оказалось переправленным в нашу страну, где теперь их можно увидеть украшающими приходские церкви, соборы и домашние часовни. Стейнфилдское аббатство относилось к числу «наиболее значительных из недобровольных дарителей» (я позволил себе воспроизвести не слишком изысканную формулировку, использованную антикваром), и большая часть ранее принадлежавших ему витражей без особого труда поддавалась идентификации благодаря упомянутым портретным изображениям, многочисленным надписям, так или иначе указывающим на названную обитель, а также основным сюжетам, представлявшим собой иллюстрации к нескольким, строго определенным, повествовательным циклам.
Однако отрывок, с которого я начал настоящий рассказ, натолкнул знатока древностей на мысль об ином способе идентификации. В одной домашней часовне (чьей именно не так уж важно) ему случилось приметить три большие (каждая во весь оконный сегмент) фигуры, явно выполненные одним и тем же мастером. Тогда об их происхождении он мог сказать лишь одно: стиль указывал на работу немецкого мастера 16 в. Но эти фигуры представляли собой — возможно, это вас удивит — Iob Patriarcha, Iohannes Evangelista, Zacharias Propheta,[3] причем каждый из них держал в руках книгу или свиток с надписью, видимо его собственным изречением. Антиквар, разумеется, заметил надписи, прочел и немало подивился тому факту, что они отличались от всех известных ему текстов Вульгаты.[4] Так, на свитке Иова читалась надпись: «Auro est locus in quo absconditur (вместо conflatur)»,[5] на книге Иоанна «Habent in vestimentis suis scripturam quam nemo novit (вместо in vestimento scriptum)»[6] и лишь на свитке Захарии был помещен неискаженный текст «Super lupidem unum septem oculi sunt».[7]
Прежде наш исследователь никак не мог понять, что побудило автора изобразить этих трех персонажей вместе. Никакой исторической, символической или доктринальной связи между ними не просматривалось, и ему оставалось лишь предположить, что они представляли собой часть существовавшей некогда галереи изображений пророков и апостолов, занимавшей, скажем, весь верхний ряд окон какой-нибудь просторной церкви. Однако прочтение отрывка из Sertum[8] позволило взглянуть на все по-иному: имена персонажей, красовавшихся на окне часовни лорда Д., не раз поминались вместе стейнфилдским аббатом Томасом фон Эшенхаузеном, и скорее всего данное стекло было изготовлено где-то около 1520 года для южного придела церкви аббатства. Наверное, то предположение, что оно представляло собой часть отделки, выполненной по указанию и под наблюдением аббата Томаса, не было бы излишне смелым, а подтвердить или опровергнуть его вполне мог дополнительный скрупулезный осмотр. Будучи человеком, располагавшим свободным временем, мистер Сомертон почти без промедления отправился в паломничество к вышеупомянутой часовне, где его догадка нашла полное подтверждение. Мало того, что стиль и техника исполнения полностью соответствовали предполагаемому месту происхождения изделия, так вдобавок на другом окне часовни (купленном, как удалось выяснить, вместе с первым) обнаружились геральдические знаки аббата Томаса фон Эшенхаузена.
