Евгений Куклин
СЛУЖЕБНЫЙ ВХОД
Лейтенант второй час бороздил, рассматривал улицы. Он шёл по центру большого незнакомого города. И праздное шатание доставляло ему истинное удовольствие. Приятно было купить молочный пломбир у толстой, едва вмещающейся в киоске мороженщицы; держать на весу хрустящий стаканчик, слизывать белую шапку, выплывшую словно маковка над стенами ветхозаветной церквушки. Постоять в фирменном, удивительно роскошном магазине посмотреть на суетных покупателей и в глазки-личики симпатичных продавщиц. Всю неделю лили дожди, соединяясь в один пасмурно-осенний, а сегодня день выдался замечательный и Андрей ощущал невесомую, неуловимую свободу каждым сантиметром своей кожи. Неспешно, он разглядывал деловой и праздный субботний люд. Прохожие в свою очередь не обделяли его вниманием, кто-то смотрел насмешливо, кто-то сочувственно, а офицеры (их так много в этом городе) хмурились и скользили не замечающими взглядами. На Беликове была форма, именуемая в армейских курилках - партизанской. Шинель солдатского сукна, весьма изношенная, с полевыми погонами лейтенанта, брезентовый ремень (на его внутренней стороне от предыдущих владельцев остался чернильный пацифистский значок). На ногах бились кирзовые сапоги, а купол головы с прозрачно-красными ушами венчала замызганная пилотка, на ней овальная кокарда.
Беликов был абсолютно штатским человеком, и мирная жизнь, вновь заполнившая окружающее пространство, радовала его, казалась ясной и умопомрачительно разнообразной. Две недели назад запасники начали изучать новый ракетный комплекс, значительно более точный, чем предшествующий, с разбросом попаданий не более ширины обычной улочки.
Ленивый прохладный ветер колыхал рваную полосу отклеившейся афишки, и казалось, будто собака длинным, розовым языком зализывает свою рану или обиду на весь белый свет. Осень - начало сезона, среди старых и покоробившихся от плохого клея афиш - листы репертуарных планов, но по настоящему привлекал глаз затейливый листок: "Поэты читают новые стихи", и несколько имен. В прошлое увольнение Беликов ходил в кино - холодный, рижский детектив, полный и скучающий зал. Поэзию лейтенант-инженер давно не читал, имена ничего не говорили: "...тем интересней, поэты в самый раз".
Дворец культуры упрятан в глуби квартала, каменные ступени вели к сумрачному фасаду, из него выпирали белые колонны, символизирующие уверенную поступь и радость труда. Касса размещалась слева от входа в низком полуподвальчике. "...прогнали менял из храма". В самом здании два зала: красный и синий, вечером, по обыкновению в одном из них крутили фильмы. Поэтическая заварушка готовится в красном, излишне торжественном зале. Впереди бум газет и жажда слова.
В гардеробе Беликов испытал неприятное замешательство. Сняв шинель, он принял арестантский вид - остался без ремня, перетягивал пряжку - после шинели она болталось на животе, как гирька от часов-ходиков. Прилетели нарядно прикинутые девицы, и лейтенант, торопясь, так затянулся, что не совсем плавно перешел в курсанта-первогодка с осиной талией. Позади засмеялись, и одна, как смешливая ученица. Андрей проклял свои звездочки, военкоматовского капитана и всех "Пиночетов", вместе взятых.
Тут же подскочил бледнолицый неврастеник, хватал за рукав и что-то горячо толковал. Беликов едва отстоял казенную шинель, буркнул: "Свою иметь надо", и с напрочь испорченным настроением вошел в зал.
Зал был плюшевым. Лейтенант по-партизански пристроился недалеко от прохода, чтобы тихо уйти, если будет заумно или слишком затянется.
Погас свет, лишь на сцене - два круга - рыжие, уснувшие на полу котята. Зал затих, а для Беликова сцена, все, что произойдет на ней, перевернулось, закатилось на дальний план. В легком сумраке скользнула женщина, с извинительной улыбкой присела рядом, а лицо ее - удивительно красиво. Лейтенант замер и как ожог: "До чего красива, чудо, откуда взялась? Как живет? Ходит по улицам, магазинам? Запечатлеть, запомнить, спрятать, пусть будет, хотя бы хранится, как сильное - радостное иль столь же постыдное".
А она - затаилась и вдруг, сбросив какую-то незримую паутинку, увидела пустую сцену, вспомнила зачем пришла и - карие кораблики отправились в кругосветку - увидела публику; вспомнила, зачем пришла, повела направо, взгляды столкнулись. У нее чуть удивленный, мягкий и отстраненно-дружелюбный. "Вот жаль - рассмотрела с первого захода."
Мелкая цепочка обтекала ее шейку, почти балетную, чтоб стать безделушкой, каплей золота в вырезе изумрудного костюмчика. Черный рисунок - выверенный вкус. Шапка волос накрывала глянцевый лоб и поле зреющей ржи с ненаписанной картины будет напоминать о их цвете и лунном блеске. Глаза, губы, нос полная, даже пугающая гармония. И все-таки губы - живые, гибкие, верхняя чуть вздернута, нижняя мягче, плавнее, и вертикальные черточки, слегка тронутые помадой без малейших бликов.
Она еще раз окинула лейтенанта взглядом, как бы говоря: хочешь рассмотреть - смотри, но будь добр - не мешай.
Началось действие, Андрей косил глаза, наблюдал украдкой, с истинной гордостью ценителя и еще не признанной ревностью. Когда кто-то из выступающих нарочито эпатировал публику - лицо ее без смущения, без презрительной улыбки - симпатичная мордочка глазеющей газели.
