След рыси
Авторы: Николай Григорьевич Никонов
Жанр: Публицистика
Циклы: Уральский следопыт, 1979 №06 , Уральский следопыт, 1979 №07 , Уральский следопыт, 1979 №08
Формат: Полный
Всего в книге 41 страница. Год издания книги - 1979.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность. Книга завершается финалом, связывающим воедино темы и сюжетные линии, исследуемые на протяжении всей истории. В целом, книга представляет собой увлекательное и наводящее на размышления чтение, которое исследует человеческий опыт уникальным и осмысленным образом.
Читать онлайн След рыси
«В этой части неба встречаются только мелкие звезды и надо иметь рысьи глаза, чтобы их различить и распознать».
ГЕВЕЛИЙ
Рисунки Н. Мооса
Пролог
«Слушай, говорят, нынче на аукционе рысьи шкуры шли по дикой цене…»
Из разговора
Лес синел былинной тучей за зеленью болотных сосняков. Синел, как тысячи лет назад, когда на этих же багульниковых болотах еще слышался крик последних мамонтов, и олень с достоинством древнего величия выходил пастись на сухие пустоши, — там и теперь желтеет к исходу весны яркий веселый дрок. Пустоши с дроком — и нет оленей, и уж совсем мало осталось таких лесов. Плотно глухой и нерубленный, живущий сам по себе своей углубленной жизнью, оставался таким, как было все до человека: непредгаданно и преходяще, вечно подчинено одному неслышно текущему времени, — и не верилось, глядя в его покой, в облака над ним, в небо, которое казалось там особенно вещим и вечным, не верилось, что всего в полусотне верст к востоку растет и дышит многоэтажный людской Вавилон — городище-громадина, ввысь и вширь устремляющийся батареями этажей, эстакадами электричек, закопченными спинами заводов, бетоном дорог и горбами мостов, площадями и улицами, где навечно заковывалась земная плоть и вздымалась иная, бетонно-кирпичная, навсегда обреченная прислушиваться к городскому шуму.
Лес и город. Город и лес. Разные порождения единого сущего. Какие разные и никак не совмещающиеся пока. Город тянулся к лесу, как чудовищный спрут, простирал и протягивал в лес уверенные щупальца-дороги, тянул паутины проводов, дышал гарью тяжелого гулкого дыхания. А лес неподвижно взирал на его подкрадывающееся охватное тяготение. Лес не умел ни бояться, ни роптать — мог лишь жить и ждать своего часа. Лес рассеивал дым, разлагал едкий газ, возвращал городу чистый воздух ночными ветрами, лес по каплям копил чистую влагу и слал ее городу, а город пил ее ненасытно и выбрасывал оскверненной зловонной рекой.
Лес и город. Город и лес. Торжество человека и торжество природы. Кто знает, сколько еще будет длиться наступление человечества на то, что было от века его жильем, пищей, прибежищем, что одевало, хранило, грело, давало дышать и жить.
Сверлят геологи упругую кожу Земли, пилят звенящими пилами на Амазонке, в Канаде, в Сибири. Больше! Больше! Больше! — звучит припев.
Ржет, хохочет, ликующе воет пила, и эшелоны, груженные будто сверх меры, гнут рельсы, а реки несут тела деревьев к тем же ликующим пилам. Больше! Больше! Больше! — звучит припев. Лес — лес… Был — был… Лес — лес… Был — был… — проносится за эшелоном эшелон. На Амазонке. В Канаде. В Сибири. Живет, нарастает, потрясает Землю грохот. Падают деревья. Поют пилы. Гимн человеку… Гимн лесу… Гимн…
В лесу всегда была тишина. На солнце опушек, в птичьем голоске над полянами и в кукушечьей глухоте боров, и в неясном веянии ветра, в его вздохах и шорохах, непонятных, как чей-то невидный полет, но приятно ясный уху… Ветер был и не был… Шелестели и молкли листья… И всегда стоял вечный шум-шорох сосен, и всегда была тишина… Тишина клонила голову венчиком сон-травы, открывалась в немом полыхании зорь на росах, в малиновом звоне неслышной заутрени, в цветном хоре первых играющих над лесом лучей… Тишина жила в сдвижении облаков над вершинами, в том, как они тянутся, хмурясь и улыбаясь и находя друг друга, и в песне дрозда на зелени ночного заката, и в проблеске первой звезды, что всегда стыдится своего явления и вознесения и оттого трепещет и прячется, мигает робко, как сквозь слезу… Тишина застаивалась безмолвным паром над полянами и над уснувшей водой — это она томила душу невысказанным спрашивающим медвежьим взглядом — бурая, белая, голубая, зеленая, всепонимающая, всеобнимающая… Тишина… Тишина… Тишина…
И ночи в ней затаивались испуганной птицей, ночи были черны и так засеяны звездами, точно звезд было больше, чем неба, и они жили над этим лесом, сливаясь с ним в одно целое и, отжив свое, падали в его черную глубь…
И спрошу: видели вы звезды глухой осенней ночью над полями?
А над беспредельной болотной ровенью?
А над реками и займищами, где отражаются они зыбким глубоким пожарищем, и как золотая чудо-рыба рябит и плещется в их сетях неясный месяц?
Видели вы звезды меж ночными облаками, меж серыми и белыми призраками, там, в вышине, и там, по-над самым небосклоном, где живут только смутные загадочные знаки — вопросы времени и души?..
Надо уйти далеко от города, где нет огней и деревень, и нет вообще ничего от человека, кроме стогов, похожих на спящих древних слонов. Надо взобраться на такой стог по соломистому крутому боку, лечь там и смотреть, успокоясь, только в небо, в его жизнь… И придет час, может быть, вы постигнете совершенство, проносясь в пределы вечности и растворяясь в ней, прикоснетесь к тайне ощутить себя единым с тем, что есть поле и звезда, влага леса и запах болота, полет совы и крик ночной стаи, — тогда ветер вечности зыбко повеет вам в душу и ясно-облегчающе станет наконец-то, о чем всегда полудогадывается душа, и не может быть иначе…
Хочется мне сказать, как говорили до меня:
Идите к лесам и к животным, не бойтесь ни дождей, ни молний, ни гроз, полюбите гром и трепет травинки под грозовым вихрем, тяните гладящую руку всему живому, не бойтесь встать на колени перед красотою порхающего мира и вечностью безмолвного цветка, — ибо давно привыкли мнить себя только покоряющими и даже перед Солнцем, перед Землей и перед Женщиной уже стыдимся склониться, хотим и не можем обнять ее колени и преклоненно припасть к ним все в гордости и в гордости черствея душой…
