– Здесь тебе разносолов носить никто не будет, так что нечего воротить морду с кислым видом. И скажи спасибо, что дают хотя бы это... – недовольно пробурчал тюремщик. – Что, госпожа хорошая, такую еду откушивать не желаем? К другим яствам привыкли? Так я вот что скажу – отвыкать надо! Спесь-то с себя давно сбить пора, или спрятать ее куда подальше, только до некоторых никак не доходит, что их в грязь сунули и там навсегда оставили!.. – с грохотом захлопнув дверь в камеру, тюремщик уже из-за дверей громко добавил. – Оказались здесь, а все одно высокородными себя считают, думают, что они едва ли не выше остальных. Ага, как же! Я тебе так скажу: жри, чего дают, и не вякай! Тут все одинаковы – и господа, и простолюдины.
Святые Небеса, ну сколько раз этот человек может повторять одно и то же?! Едва ли не каждый день он хамит мне в открытую, а вместе с тем оскорбляет и издевается настолько, насколько хватает его убогой фантазии! Кажется, тюремщику доставляет немалое удовольствие унижать заключенных, особенно тех, кто находится под его присмотром. Вдобавок ко всему тот сальный взгляд, каким он смотрит на меня, говорит сам за себя. К несчастью, за последние пару лет на подобных людей я насмотрелась более чем предостаточно, только вот, увы, ничего не могу сделать, чтоб поставить на место таких вот зарвавшихся наглецов. Стоит считать удачей хотя бы то, что этот человек пока что не ударил меня ни разу, хотя некоторым заключенным, как я слышала, от него доставалось полной мерой, тем более что кулак у мужика был тяжелый, а сам тюремщик здесь чувствовал себя едва ли всемогущим.
Здесь – это в городской тюрьме, в которой я нахожусь уже третий месяц, и, если честно, только не так давно более или менее сумела придти в себя от пережитого. Впрочем, любой, окажись на моем месте, чувствовал бы себя немногим лучше. Узкая камера с крохотным зарешечены окошком, пара охапок старой соломы, на которой я сплю, в углу камеры – слив для стока нечистот... А еще неистребимый запах тюрьмы, который впитывается в твое тело, одежду, волосы, душу... Никому из обычных людей в страшном сне не приснится, что можно очутиться здесь, в этом каменном мешке, без будущего, без надежды с опустошенной душой и болью в сердце. Скажи мне кто-то несколько лет тому назад, что я окажусь здесь, в этом мире боли и отчаяния – посчитала бы этого человека сумасшедшим, или способным на скверные шутки. К несчастью, в жизни многое непредсказуемо – не просто же так люди говорят: от тюрьмы да от сумы – не зарекайся.
Мало того, что окружающая обстановка угнетает, давит на душу, так еще меня просто-таки выворачивает лишь от одного вида той бурды, которую здешний охранник приносит сюда раз в день. Я уж не говорю про вонь, которая исходит от этого варева. Не представляю, что за тухлятину и гнилые овощи надо бросить в котел, чтоб в результате появилась эта отвратительная похлебка! Конечно, если будешь помирать голодной смертью, то проглотишь и эту гадость, только вот я пока что не дошла до подобного состояния.
Впрочем, сейчас тюремщик ушел, и мне надо поторапливаться с обедом, а не то вообще ничего не успею съесть, потому как на любую еду (даже на такую мерзкую), в тюрьме всегда найдутся свои едоки. Взяла ломоть хлеба, положенный стражником на пол подле миски, а саму миску с вонючей похлебкой поставила поближе к стене, затем прихватила кувшин с водой, и села у противоположной стены, то бишь на все ту же подстилку из полусгнившей соломы. Здешний хлеб, как это ни странно, по вкусу был совсем неплох, во всяком случае, его можно было есть не только безо всякой опаски, но даже с удовольствием. Хлеб надо съесть побыстрей, а нет то мало ли что...
А незваные гости уже здесь: не прошло и минуты, как в камере стали появляться крысы. Этих серых созданий в здании тюрьмы было, можно сказать, в излишке, а уж если называть вещи своими именами, то их здесь было полным-полно, причем крысы среди этих тяжелых серых стен чувствовали здесь едва ли не хозяевами. Сейчас все эти хвостатые гостьи, вылезая из невесть каких щелей, подбегают к поставленной у стены миске с все тем же мерзким варевом, и принимаются за угощение с заметным аппетитом. Судя по всему, подобная еда им явно по вкусу, и я знала, что не пройдет и четверти часа, как миска будет вылизана чуть ли не досуха. Ну и пускай едят, тем более что им эта бурда нравится, а я никак не желаю пробовать то, отчего можно легко отдать Богам если не душу, то желудок или печень – без проблем.
Глядя на то, как суетятся крысы, со всех сторон облепив грязную глиняную миску с отколоченными краями, мне внезапно вспомнился преподаватель по этикету. Этот строгий человек, помимо всего прочего, в свое время учил меня пользоваться обеденными приборами, объяснял, чем отличается вилка для закусок от вилки для рыбы, или в чем разница между десертной вилкой и кокотной вилкой для жульенов... Сервировка стола, порядок пользования приборами... Сейчас, глядя на ободранную миску, облепленную крысами, и тот кусок хлеба, который я тороплюсь съесть, прошлое воспринимается как давний сон, который был в какой-то иной жизни, не имеющий никакого отношения ко мне.
