Роман
…на этот раз Гарифу Амирову все-таки удалось немного расслабиться. Он сидит на белом пластиковом стуле в недорогом летнем кафе. Собственно, никакого кафе и нет. Есть круглая площадка в парке, окаймленная белой балюстрадой, фигурные гипсовые столбики которой чередуются гипсовыми же пятиконечными звездами. В недавние времена эта площадка, должно полагать, служила для каких-нибудь незатейливых и даровых увеселений. Однако, новые массовики-затейники, предложившие местным насельникам принять участие в аттракционе потребителей, расставили здесь зонтики с рекламой американских сигарет и вот эти простенькие стулья.
Гариф Амиров сидит за одним из таких столиков, и ему почти хорошо. Он пьет простое отечественное пиво прямо из горлышка зеленой бутылки, не смотря на то, что чистый стакан стоит рядом, весь в оранжевых блестках косых предзакатных лучей. И хотя заказ Гариф успел сделать скромный, и одет он вельми демократично, из вагончика-киоска, стоящего рядом, где заключены все услады этого заведения, то и дело выскакивает белобрысенькая официантка и без всякого зова мчится к столику Гарифа, чтобы заменить пепельницу с единственным окурком или добавить в пластиковый цилиндр с рекламой все тех же сигарет бумажных салфеток. Веселеньких. В цветочек. Ее острое женское чутье не способен сбить с толку наивный камуфляж клиента, и она прекрасно знает, сколько денег и в каких купюрах наполняют карманы этих непрезентабельных джинсов.
Гариф отхлебывает из бутылки пиво, время от времени затягивается сигаретой, и, блаженно щурясь от мягких солнечных лучей (давно забравшихся под зонтик), смотрит на точно вызолоченные с одной стороны цветущие кусты бузины, так гармонирующие с подновленной белизной старой балюстрады. Сейчас, в золотисто-оранжевом свете, его лицо выглядит вполне свежим. Да и в самой фигуре просматриваются отблески спортивного прошлого. Впрочем, только отблески, — скажет уже второй, более пристальный взгляд. Чуть больше внимания — и перед вами еще крепкий мужчина, которому хорошо за тридцать, с отчетливой отметиной в лице завоеванных безразличия и усталости, свидетельствующих о том что человек этот, еще недавно счастливо укреплявшийся щедростью природы, наконец изнурился общением с равнодушным временем, и отдался произволу жизненных волн.
Гариф отхлебывает еще пива, и бутылка вдруг замирает у его рта. По широкому смуглому подбородку скользнула, извиваясь, янтарная капля. Он медленно опускает бутылку на стол, а только что отсутствующее выражение его черных глаз становится удивленным, затем настороженным и наконец насмешливым.
Из-за белой балюстрады на площадку кафе выходит высокий плечистый малый в костюме лимонового цвета. Тотчас из вагончика-киоска выскакивает белобрысенькая официантка, и улыбка Гарифа невольно становится шире. Молодец в лимоновом костюме помимо того, что одет экстравагантно, еще и атлетически сложен, а лицо его столь красиво, точно взято напрокат с обложки глянцевого журнала. Все это в сочетании с самоочевидной выхоленностью делает эту фигуру в данных непритязательных декорациях просто неприличной. Красавец уверенно направляется к столику Гарифа.
Без слов они обменялись рукопожатиями, и новый персонаж опускается на стул рядом с Гарифом. Бойкая подавальщица замерла чуть в стороне, не решаясь приблизиться к столику, а веснушчатое личико ее (весьма миловидное) становится сходственным с мордой бездомной шавки, видящей кость, но опасающейся привычного пинка. Кажется, помани ее новый клиент пальцем, и она бросится облизывать его ярко-желтые узкие туфли, обливая их слезами благодарности.
— У тебя, Максим, сегодня желтое авто? — пряча усмешку, поинтересовался Гариф.
— Желтое, да… — ответ был дан как бы с оттенком недоумения. — А откуда…
— «Феррари»?
— Да нет, что ты. «Альфа-Ромео».
— Тоже неплохо, — кивнув, одобрил Гариф, и вновь приложился к бутылке. — Только, сделай одолжение, не рассказывай, что ты ехал мимо и случайно меня тут приметил.
Максим потщился придать своим бледно-зеленым глазам невинности:
— Да нет… я…
— Макс, не было бы удивительным, встретить тебя в «Эльдорадо» или в этом… как его, новом японском ресторанчике… Ну, неважно… Кстати, там у них по карточкам?
— По карточкам.
— Но здесь… Ты понимаешь, что смотришься здесь… неподобающе. И отпусти вон девушку. У нее уже, наверное, ноги затекли в ожидании твоих распоряжений.
Макс чуть поворачивает голову с грациозностью, какую позволяют его внешний облик и практика. Официантка мухой кидается к столику. Он достает из внутреннего кармана кожаное портмоне, — и протягивает ей пятидолларовую бумажку.
— Но у нас… — скромно кокетничая, начинает тянуть слова девушка, зажав двумя руками бумажку.
— Ничего не надо. Иди, — бурчит Макс, не глядя в ее сторону.
Подавальщица ретируется, и для того, чтобы подчеркнуть, видимо, свое почтение, уходит как-то по-крабьи боком.
Губы Гарифа самочинно расползаются в улыбку.
— Кожа — страус? — спрашивает он кивнув на бумажник.
— Антилопа, — с заученной горделивостью обаятельным баритоном ответствует Максим.
И Гариф совершенно неприлично покатывается со смеху.