Штуцер «Фосса»

Давно я закончил свое последнее следственное дело. Годы все дальше и дальше уводят меня от тех дат, мест и событий. Но время от времени я достаю старые записные книжки и устраиваюсь у стола. Каких только записей нет в этих потрепанных блокнотах: тут и краткое содержание следственных дел, и фамилии обвиняемых, и их клички, названия населенных пунктов, статьи кодексов и даже описания моих выездов на охоту и рыбалку.

Сегодня я листаю эти книжки. На одной из страниц невольно задерживаю взгляд и вновь перечитываю:

Вот как это было.

За окном ненастный зимний вечер. Я один в большом старинном доме. Лишь внизу, у массивной двери, бодрствует вооруженный вахтер. Мне сейчас никто не мешает, и я занимаюсь «безнадежным», как говорят мои товарищи, делом. Вот уже пятый вечер восстанавливаю уничтоженное письмо. Мелкие клочки его я нашел в мусорной корзине, когда осматривал место происшествия. Бесконечное число раз беру пинцетом эти крошечные бумажки и, внимательно всматриваясь в неровности краев, пытаюсь приставить один к другому.

Усталость берет свое. На сегодня хватит. Осторожно убираю бумаги в ящик стола и выключаю верхний свет. Большая комната погружается в полумрак. Подхожу к окну и сквозь мокрое стекло смотрю в темноту вечера. За окном необычный сад. Впрочем, здесь все необычно: и комната, где я стою, и сам дом. Он построен еще в семнадцатом веке. В этом доме, на берегу большой реки, жил когда-то Петр Первый.

Неизвестно, до Петра или уже после него вздумалось владельцу дома натаскать на крышу приземистой пристройки полутораметровый слой земли и на уровне второго этажа создать необычный, «висячий» сад. В нем растут не только чудесные астры, пионы, георгины, густая сирень и акация, но и тополя и даже каштаны.

Я сажусь на низкий широкий подоконник и смотрю за окно. На фоне светлой от городских огней реки четко проступают голые ветви деревьев. Они блестят от дождя и под сильными порывами ветра безвольно мотаются в разные стороны. Погода отвратительная. На дворе январь, но зимы еще не видно. Вот уже второй месяц почти ежедневно идет дождь, изредка чередуясь с мокрым снегом. А холодный ветер гонит с моря низкие тучи.

Даже здесь я начинаю чувствовать промозглость непогоды. Вздрагиваю, отхожу и сажусь к камину. Я очень люблю этот нечастый отдых у огня. Дубовые дрова горят ровно, без треска и шипенья. Медный лист, прибитый у камина, тускло отражая, повторяет причудливый танец огня.

Из этого тепла, тишины и уюта меня внезапно вырывает резкая трель телефонного звонка.

— Кто бы это? — гадаю вслух и подхожу к телефону.

— Владимир Иванович! — слышу я в трубке. — Что это ты засиделся? Звонил тебе на квартиру, сказали, что еще не приходил. Решил позвонить на работу. Я тебе не помешал?

Я сразу узнаю по голосу Анатолия Николаевича, председателя нашего охотничьего общества.

— Ну, если не помешал, так помешаю, — продолжает он. — Я сейчас к тебе зайду. Есть интересный разговор. Только предупреди, пожалуйста, своего зоркого стража, а то он ни за что не пропустит в ваши «царские покои».

Анатолий Николаевич — мой добрый приятель и постоянный спутник в выездах на охоту и рыбалку. Мне нравится в нем все: его крупный рост, очень приятный густой голос, добродушное, чисто русское лицо с веселыми, чуть навыкате глазами. Я не встречал более спокойного, чем он, человека. Мне ни разу не приходилось видеть его хмурым или злым, он никогда не повышал голос. И, что особенно подкупает в нем, так это чувство собственного достоинства и отсутствие хотя бы малейших признаков угодливости и заискивания перед высоконачальствующими охотниками.

— Ох, как у тебя тут шикарно! — гудит Анатолий Николаевич, переступая порог. Он, как зачарованный, смотрит на горящий камин и, не раздеваясь, садится у самой топки. Протягивает к огню свои большие ладони, шевелит пальцами и в блаженстве закрывает глаза. Так он сидит несколько минут, затем поднимается и подает мне лист бумаги. Это письмо от заведующего охотничьей базой Тринкуля. Он сообщает о появлении волков в наших лесных угодьях и нападениях на колхозный скот. Тринкуль просит по первому же снегу выслать команду опытных охотников...

— Что ты думаешь делать? — спросил я, возвращая письмо.

— Прежде всего я завтра туда высылаю Арвида. Он опытный волчатник. А как только выпадет снег, выеду с группой следом... Кстати, ты сам-то сможешь поехать? Ты же член команды волчатников!

Этот вопрос заставил меня задуматься. Не было твердой уверенности, что дела позволят мне поехать с охотниками.

Услышав эти опасения, Анатолий Николаевич стал ворчать:

— Дела, дела. Да они у тебя никогда не переведутся. Подумаешь, какой грех, если дня на три, четыре позже сядут на скамью подсудимых твои бандюки, жулики и прочие мерзавцы...

— А какой прогноз погоды? — прервал я ворчанье.

— Вполне утешительный прогноз. Через восемь — десять дней обещают устойчивую минусовую погоду и снег.

Я сдался. Сказал, что постараюсь вырваться на несколько дней.