Такие города я видел раньше в кино… На белесом экране возникали убегающие вдаль проспекты многоэтажных красивых домов. Зеленая листва кленов и лип заслоняла нижние балконы. Блестел только что политый асфальт. Съемочный аппарат наезжал на чистенькие, веселые подъезды, выхватывая крупным планом по-летнему нарядных девушек, улыбающиеся глаза молодых ребят, смеющихся детей, судачащих женщин… Сейчас мы увидим героя или героиню картины, и перед нами начнут разворачиваться судьбы кинолюдей, живущих в этом киногороде…
Но город был не на экране. Он был совершенно всамделишный — живой и настоящий. По-настоящему были широки его красивые улицы, настоящими были зеркальные витрины магазинов, по-настоящему нарядны и веселы люди на тротуарах и просторных площадях. Никаких заборов не было в этом городе, его зеленые и чистые дворы, заполненные детворой, были открыты для всех глаз.
От главного проспекта расходились небольшие улички, зеленые, с сомкнувшимися кронами деревьев. Одна из таких уличек вывела меня к парку над крутым и высоким берегом реки. Парк был совсем молодой. Тоненькие деревья еще не давали тени. Они дрожали даже от легкого ветерка, а когда порывы ветра усиливались, за них становилось тревожно. Вероятно, не мне одному, потому что чьи-то заботливые руки обкопали их, покрасили известкой, натянули шнуры, поддерживавшие слабенькие тела деревьев. Пышные цветы росли на аккуратных клумбах, газоны были свежи и нетронуты, хотя никакие ограды и грозные надписи не охраняли их покой. Неподалеку от входа в парк была устроена горка из кактусов. В любовно продуманном беспорядке были расставлены десятки горшков — больших и маленьких, скромно-кирпичных и ярко разрисованных. И кактусы были все разные: огромные, осыпанные пламенем цветов, и малюсенькие, еле выклевывающиеся из своих крошечных гнезд, похожие на обомшелые камни. Сюда, в парк, принесли свои сокровища все любители этих милых колючих уродцев… Посредине клумб стояли пальмы и фикусы — такие домашние, что от них становилось теплее и мягчал резкий ветер с Ладоги.
Был необыкновенно трогателен этот молодой парк, украшенный так, как украшает свою самую парадную комнату новосел. С высокого берега отчетливо была видна гладь большой северной реки. Косо накренившиеся белые паруса яхт неслышно скользили по воде. Внизу, у яхт-клуба, на высоких башнях, ветер колыхал яркие цветные флаги, лодки ослепительно молочного цвета выстроились у причала. А рядом был пляж, отгороженные купальни, строгий голос инструктора раздавался через репродукторы: «Мальчик в красных плавках! Зайди обратно в бассейн, иначе отберу у тебя круг!»
Я сидел на удобной деревянной скамейке, вслушивался в смех и визг, несшиеся с реки, смотрел на детей, бегающих по дорожкам, и странные мысли проносились в голове. Я приехал в город, название которого навсегда было врезано в мою юность. Я никогда здесь не был раньше. Но многие годы то, что делалось на берегах этой реки, было источником забот, радостен и тревог моего поколения. Здесь строилась станция, что была задумана Лениным, от которой пошли станции на Свири, на Днепре, на Волге и Ангаре, на Енисее и Оби…
Слово «Волховстрой» для нас было почти таким же близким и родным, как слова «революция», «Советская власть», «ячейка»… По ночам мы, комсомольцы, шли на вокзалы разгружать дрова — заработок шел на Волховстрой… В театрах и клубах мы устраивали спектакли, концерты и, не успев разгримироваться, тщательно подсчитывали выручку — она шла на Волховстрой… И когда я забегал в лавку покупать молоко и хлеб, продавец спрашивал: «Сдачу дать или же волховстроевские марки?» И вместо десяти — пятнадцати копеек сдачи я бережно укладывал в карман волховстроевские марки — и мои копейки шли на строительство станции…
И каждое утро, открыв газету, я искал в ней свежие вести о том, что делается на берегах Волхова: забетонировано еще два бычка, заканчивается строительство шлюза, начали монтаж новой турбины… И как же я завидовал тем моим товарищам, что ездили туда и своими глазами видели Волховстрой!
А я только сейчас, через десятки лет, попал сюда… И — странное дело! — ничего кругом не напоминало мне об осуществленной мечте моего поколения… Все, что я видел в этом красивом и уютном городе, было связано только с одним — с алюминиевым заводом, чьи дымящиеся трубы были видны отовсюду. Все эти большие и красивые дома были построены заводом, и в них жили алюминщики. И большой Дворец культуры принадлежит заводу, и новая уютная гостиница была заводской. И заводскими были ясли, и детские сады, и стадион, и яхт-клуб. И в длинном здании с могучими колоннами помещался техникум, готовящий специалистов алюминиевой промышленности… И все разговоры людей, с которыми я ехал в автобусе, ходил по улицам, гулял по парку, — все были связаны только с алюминиевым заводом. И нигде я не слышал упоминания о моей станции!.. Но ведь она где-то здесь, рядом, она же не исчезла, не растворилась!.. И я ее сейчас увижу…
Я встал со скамейки, вышел из белокаменных ворот парка и остановился в раздумье на тротуаре.