Берендеев Кирилл
(Под псевдонимом
Алишер Мирзоев)
Шесть часов вечера
* * *
Шесть часов вечера; конец рабочего дня. Автобус, в котором я ехал, был полупустым, но свободные места отсутствовали, все, кроме одного, зарезервированного себе пожилой кондукторшей, в настоящий момент получавшей деньги за проезд с вошедшей на остановке женщины. Я читал "Независимую", краем глаза поглядывая на кондукторшу, которая должна была снова потеснить меня, дабы пройти к своему месту.
Спустя полминуты она так и сделала, я уступил, насколько возможно, дорогу; в "лиазике", по обеим сторонам салона которого стоят двухместные сиденья, сделать это не так просто. Она протиснулась мимо, устроилась на "постаменте" - место ее находилось прямо под задним мостом автобуса и возвышалось над прочими. Я ожидал, что следом за кондукторшей пройдет и та женщина, но она остановилась рядом со мной. Из-под газеты сложенной для удобства чтения вчетверо, я видел тонкую кисть руки, держащуюся за поручень; запястье уходит в смятый рукав кожаной куртки. Коротко остриженные, покрытые красным лаком ногти; кольца на безымянном и указательном пальцах - две тоненькие серебряные ниточки, опоясавшие фаланги.
Я оторвался от газеты и поднял глаза.
Росточка она была невысокого, думаю, не выше ста шестидесяти. Каштановые волосы, уложенные в каре, открывающие высокий лоб. Женщина бросила на меня быстрый взгляд, я поспешно ткнулся носом в газету вдобавок автобус еще и тряхнуло на выбоине, - и успел разглядеть лишь большие серые глаза, обрамленные изгибом тонких выщипанных бровей, изящный римский нос, поцарапанный на переносице - сантиметровый длины рубчик.
Спустя несколько секунд я вновь посмотрел на нее. Женщина склонилась над сумочкой, висевшей через плечо, она хотела переложить не то открытку, не то фотокарточку из кармана; я не следил за руками, взгляд мой остановился на светлом проборе, разделяющим пряди ее волос на две равные части.
Она снова посмотрела на меня, на этот раз я не отвел глаз, отвела она, проверяя лишний раз замок на сумочке, затем глаза ее соединились с проносившимся за окном пейзажем новостроек.
Я любовался ей еще с полминуты; мягкие очертания лица, тонкие некрашеные губы, спокойно-отстраненный взгляд в никуда - я смотрел и не мог оторваться; лишь по прошествии изрядного промежутка времени, мне удалось уговорить себя вспомнить о нормах приличия общественного транспорта и вновь взяться за газету. Но статья, интересовавшая меня прежде, не шла, два раза я прочел одно и тоже предложение, ничего не понял, перескочил сразу в следующий абзац. И вновь обратился к ней.
Женщина смотрела на меня; когда я все же оторвался от "Независимой", она не отвела взора, легко улыбнулась; видя движение ее губ, я не мог не удержаться от сходного ответного жеста. Мимо нас прошел молодой человек, довольно бесцеремонно пихнувший меня в спину, когда протискивался к дверям. На мгновенье я оторвался он созерцания моей невольной спутницы, а когда взгляд вернулся к ней, женщины уже не было.
Она шла в начало салона, маленькая женщина в черной кожаной куртке "три четверти", серых джинсовых брюках и не по сезону легких туфельках на высоком каблуке. Она сходила, я оторвался и от газеты и от поручня, желая и не решаясь последовать за ней.
Странно, но в тот миг в голове вертелась лишь одна мысль, одна фраза: Господи, какая же она маленькая, должно быть, мужчине такого роста, как я, не слишком удобно целоваться с ней...
Двери за женщиной захлопнулись, автобус резко дернулся, торопливо набирая скорость, спеша, чтобы я не передумал и вовремя вернулся с работы домой. В пустую однокомнатную квартиру, к холодильнику, телевизору, газетам и рекламным проспектам, ежедневно десантируемым в почтовый ящик. Я успел лишь заметить, как она, выйдя с остановки, зашагала в сторону новостроек, зубчато режущих вечернее небо; где-то там, наверное, ее ждет семья, быть может, муж и сын или дочь. Те, которых она любит. А мне, случайному прохожему, увиденному и через мгновение напрочь забытому, улыбнулась лишь оттого, что чувствует эту любовь издалека и хочет, очень хочет поделиться вот так, с первым встречным, намеком поведать о чем-то, что составляет частицу ее души.
Мне хочется думать так, ведь я и сам забуду вскорости о ней, о ее улыбке, она оставит во мне толику своего тепла, которую я буду хранить до тех пор, пока новое утро не напомнит мне о необходимости исполнять ежедневный долг перед обществом. Частица эта навеки останется во дне сегодняшнем, будет замурована в нем, скрасит эти предзакатные часы. Мне хочется, чтобы у той женщины все было хорошо, чтобы она и дальше улыбалась бы вот так, дарила рождающуюся на устах нежность легкой улыбкой, высвободившему взор от вечерней газеты усталому, торопящемуся попасть домой, пассажиру, дарила и оставляла его, слегка ошеломленного и растерянного наедине; на один день, до вечера. Мне очень этого хочется....
Через две остановки настало время сходить и мне: автобус вырулил к метро. Улыбаясь, вышел я в заполненное пассажирами подземелье, остановился по знаку милиционеров, обнаруживших в моем усатом лице несомненные признаки лица "кавказской национальности", предъявил документы. Мирзоев Алишер Эдуардович, надо думать, не ошиблись, странно, что прописка московская; они снова взглянули на меня, сличая фотографию, и вернули паспорт. В метро меня останавливали еще два раза, оба - по той же причине, я привык уже к этим остановкам, а нынешним вечером и вовсе не замечал их. Ее улыбка погасила никчемные, заполненные вакуумом пути воспоминания, оставила только свой след от мимолетной встречи; я добрался до дома, разогрел полуфабрикаты, поужинал, сел к телевизору; поздним вечером лег спать, прочитав на ночь главу из книги.
