«Поэт ни сколько не опасен,
Пока Его не разозлят…»
Николай Рубцов
Зрелое лето на дворе. Зелень яркая, комар кроется в сырых кущах; жаворонок в голубых небесах щебечет. В такие часы земные и человеку жить нравится. Но не всякий человек пришёл на эту землю украшать её своими делами, обустраивать.
Нотариус Бескина (Мухина) внешне смахивала на сопливого бульдога в очках, на старую откормленную суку этой породы на кривеньких лапках с отвислыми и засохшими сосками. И ходила-то Бескина (Мухина) как-то бульдожьи: механически — раз — два, раз-два…
Когда Пека Пахарев оскорблялся, в нём просыпался зловредный дядька. Малый же он был славный. С лёгкой руки жены Валентины Петр Пахарев звался всеми Пекой. Учитывая его добросердечность и отзывчивость, для Валентины он был ещё и «Петручио». Так звала Петра его первая жена Муха. За Петручио он сердился на жену и становился раздражительным: «Шекспир отдыхает!» И сегодня, столкнувшись в нотариальной конторе с Бескиной (Мухой), Пека помрачнел: «Шекспир отдыхает».
Комсомольцами Мухина и он, для всех тогда — Петруха, пришли работать в райком комсомола инструкторами. В той Мухе — бульдожьего в облике ничего не проглядывалось, чему он сегодня здорово поразился. Не виделись они около тридцати лет. Комсомольский инструктор Мухина на субботники повязывала кумачовую косыночку, подражая своим боевым подругам времен Пролеткульта. Плоское личико с малюсеньким вздыбленным носиком, хитро-нагловатые махонькие глазки, в подхалимаже ждущие подачку, всё это смотревшееся из-под красной косыночки выглядело вполне комсомольски, современно для тех лет. Петруха и сам не понял, каким образом он очутился на Диксоне инженером — радистом с молодой женушкой Мусей Мухиной. У всякого мужа жена Маша, но не у всякого она Мария. Муха стала работать в школе и учиться заочно на юриста в Красноярске. Пека в те годы мотался на вертолетах по радио базам на островах архипелага. На месте начальство не позволяло сидеть; работы много круглый год.
Заполярье не терпит слабых, не прощает предательства. В то весеннее утро Пека неожиданно для Мухи вернулся с островов на собачьей упряжке. Прогрелась весна, пора охоты на гусей. Пека спешил забрать свою «гусятницу» двенадцатого калибра. По работе ему полагался карабин, который надоел своей бесполезностью; патроны на подотчете, карабин даден на случай отбиваться от белых медведей. А так не смей стрелять.
Спрыгнул с ездовой нарты Пека радостный удивлением жизни, с палящей жаждой кровью от нетерпения обнять жёнку Мусю. Каюр Омрыят умчал собачью упряжку к домику на мысу. Там у каюра дом.
Молодость одержима и неутомима в потребительстве. Пека не сообщил жене Марусе, что заскочит с островов за «гусятницей». Не сообщил, желая сделать жене подарок — это пара шкурок голубого песца; на шапку.
За плечами легонький рюкзачок, в котором топорик для колки льда, да пара песцовых шкурок, завернутых в кусок холстины. Песца в заполярье много. В летние белые ночи они не стерегутся человека. Начинается линька зверьков. Для жителей Диксона живые песцы на помойках весной — не диво.
На стук в дверь ответа не последовало. Квартира на первом этаже. Ключ от входной двери в замке закусило. Странная — пугливая тишина в квартире. Пеке в голову не могло прийти, что Мухи нет дома в такое время ночи. В школе она работала в библиотеке. А когда он вздрогнул от пугающей догадки, стало, бешено колотиться сердце. Пека скинул рюкзачок. И остервенело поджал дверь носком топорика. Подкряжился и дверь отпрянула пружиной к стене лестничной площадки. Пека ошалел увиденным. Жена с любовником! В коридорчике у вешалки для зимней одежды. Полуодетые. Готовые обороняться?!
— На! На! Держи топор! — визжала Муха, подсовывая своему любовнику под руку топорище домашнего топора для рубки мороженого мяса. — Он убьёт тебя! У него топор! Бери, отбивайся…
Спокойно стало Пеке от топора в руке любовника жены. Отстранился к распахнутой двери, усмехнулся:
— Шекспир отдыхает!
Они успели одеться в тёплые одежды, пока Пека возился с открыванием двери. Он их выпустил на улицу, в белую, ясную полярную ночь.
«Убежали — быстро, а все происшедшее, будто в кино посмотрел», — еще так и не осмыслив случившегося, присел Пека на табурете в кухне перед столом с закусками.
Пить не желалось. На островах не просыхают. А иначе как? На штыковом полярном ветру? Пили спирт. Спирт стоял и на столе, гусятина жареная. Сезон охоты…
Пека подался в ангары, где зимовали арктические вездеходы. Квартира с поломанным замком на входной двери оставалась до его возвращения из тундры, не ремонтированной. В боксе у вездехода ждали товарищи охотники. Все были уже на веселе от спирта, один Пека глядел мрачновато, зверем на всех. Он смолчал историю с женой. В заполярье день круглые сутки. И запылил снежным вихрем гусеничный вездеход к дальним озерам. Там в русле реки верховая вода. Там и канадский гусь, и морская утка. Но уток никто не стрелял, жалели патроны. Время и работа лечит.
Муху он больше с тех пор не видел. Уволилась и улетела на материк. Не знал Пётр, что первая его жена вернулась в этот небольшой городок на берегу Чулыма. Работает нотариусом. Много воды с тех пор утекло. Пека стал пенсионером Петром Михайловичем Пахаревым. Лишь для жены Валентины он по-прежнему «Пека — Пекунчик». Оттого, что он всю жизнь за всех «печётся». На островах пристрастился к поварскому ремеслу и выпекал, сам, замешивая тесто и выдумывая начинку, замечательные пирожки. Жил теперь Петр Михайлович в новом кирпичном высотном доме. Окна квартиры с девятого этажа смотрелись в Чулым. Сбережений больших не водилось и до начала «перестройки». Ельцинские и чубайсовские «реформы ограбления России» — обобрали заслуженных северян до нищеты. Жена Пеки — Валентина, до пенсии, учителем русского языка и литературы на Диксоне в школе работала. Пека дослужился в «Севморпути» до начальника радио базы. Северных сертификатов на квартиру им не хватило. Взяли в коммерческом Банке огромную ссуду, чтобы купить трехкомнатную квартиру в этом элитном доме, видным всякому взору из города. В городке на Чулыме Пека Пахарев родился. С годами стал сентиментальным, начал кропать стишки:
