Мальчик проснулся с ощущением, что кто-то невидимый сильно тряхнул его за плечо. Он еще какое-то время лежал на циновке неподвижно с раскрытыми глазами, прислушиваясь к раскатам грома и шуму дождя за окнами опочивальни. Он не знал, что разбудило его – начавшаяся гроза, дурной сон или просто чувство неопределенной щемящей тревоги. Или, в самом деле, кто-то его разбудил. А потом ему захотелось встать и проверить, на месте ли охрана, однако секунду спустя он подумал о другом.
О том, что если все, что он видел во сне, не просто видение, не причудливая игра сонного разума, даже его айджи не смогут его защитить. Ему часто снились сны, самые разные, светлые и не очень, но такого странного и неприятного сна он еще никогда не видел. И как хорошо, что он не увидел его окончания.
Мальчик поежился – раскачивающиеся тени на полу и стенах оплетали его, заключали в какой-то сложный колдовской орнамент, будто накрывая ловчей сетью. Во сне тоже были тени. Он не мог видеть их лиц, не мог убежать от них, они все время его догоняли. Конечно, это всего лишь дурной сон. Ползущие по комнате тени – только тени, не больше. Там, за окнами, просто грозовой ветер раскачивает деревья. Все реально, в этом нет никакого колдовства, никакой мистики. Надо попробовать заснуть. Сбросить с себя остатки страха, порожденного сном.
Мальчик завернулся в одеяло, повернулся на правый бок и закрыл глаза, пытаясь думать о чем-нибудь приятном, но тут за окном ослепительно полыхнуло, и несколько мгновений спустя, грохнуло так, что мальчик вскочил и сел на постели, со страхом глядя на окно. Сердце у него трепыхалось, будто схваченная за хвост мышь.
Страх вернулся. Надо позвать кого-нибудь. Он не сможет заснуть, когда за окнами творится такое…
– Стража! – позвал мальчик, кутаясь в одеяло.
Перегородка-фусума, отделяющая спальню мальчика от наружной галереи, тут же отъехала в сторону, на пороге спальни появилась темная фигура охранницы-айджи.
– Мой принц! – Айджи поклонилась мальчику. – Что угодно принцу?
– Я… – Мальчик запнулся. Ему не хотелось говорить этой женщине-воину, что ему страшно. Ведь ему уже двенадцать лет, когда-то в древности в этой стране бывали двенадцатилетние правители. Уж они-то не боялись молний, грома и скверных снов. – Побудь со мной.
– Как угодно принцу, – Айджи шагнула в комнату, села на пятки на циновку, лицом к принцу.
Мальчик сразу почувствовал, что тревога уходит. Тени, ползущие по комнате, больше не казались уродливыми и жуткими – это были просто тени. Только жалкий трус и глупец может их бояться. А он не глупец и не трус. Он будущий мужчина и наследный принц.
За стенами дворца опять засверкало, загрохотало, ливень пошел с новой силой. Мальчик лег, натянул на себя одеяло, посмотрел на айджи. Женщина сидела прямо и неподвижно, будто окаменела, положив левую ладонь на колено, а правую – на рукоять длинного изогнутого меча в черных лаковых ножнах. У него появилось желание рассказать ей свой сон, но потом он решил, что не стоит этого делать. Айджи – воин, и толковать сны не умеет. Лучше он расскажет свой сон старому Мадео. Или его жене Аве. Или, что будет лучше всего, он расскажет его нэни Беренике. Он поедет в монастырь Гойлон. Да-да, именно так – он расскажет его нэни. И больше никому. Мадео говорит, она святая. А святые могут отгонять демонов.
Но сейчас надо заснуть с надеждой, что подобное ему больше не приснится. Очень не хочется снова пережить такое, пусть даже во сне.
Он сам не заметил, как заснул. Гроза продолжалась, дождь стих, но молнии все еще полыхали над дворцом Горного Дракона – резиденцией малолетнего принца Оваро. Сто тридцать третьего потомка дома Эдхо, правившего Хеаладом последние восемьдесят лет. Единственного законного претендента на престол этой страны.
Мальчика, увидевшего во сне, что он стал ягненком. Предназначенным для жертвоприношения.
Озеро было маленькое, почти правильной округлой формы и удивительно живописное. По его берегам росли жасмин, шиповник и тоненькие пышные ивы, а у берега было много кувшинок. Вода в озере была темной, свежей и холодной, и кроны деревьев красиво отражались в ней, как в зеркале. Орселлин бывала счастлива, когда приходила сюда. Деревенская молодежь купалась в лимане, и там всегда было шумно, весело и многолюдно. Нет, купаться в лимане тоже было большим удовольствием, но здесь Орселлин чувствовала себя свободной и счастливой, как нигде. Ей всегда казалось, что в таком красивом месте могут жить разве что лесные феи. Поэтому, прежде чем раздеться и войти в воду, она всегда просила разрешения у невидимых обитателей леса. Это было ужасным грехом – священник в Крам-Динаре, преподобный Фэйн, часто говорил на своих проповедях, что вера в духов есть ересь, за которую еретика рано или поздно настигнет наказание Всевидящего Гелеса. Он вообще очень много говорил во время проповеди о грехах, и при этом его глаза начинали сверкать, а голос становился громким и резким. Орселлин боялась отца Фэйна и однажды сказала об этом подружкам. Те подняли ее на смех – нашла, кого бояться! Старый выживший из ума болтун, и борода у него жидкая, седая и клочковатая, как у козла.