Жили мы в Петербурге…
Детство прошло на Песках. Тогда это была заштатная часть города, обитель голытьбы, мастеровых и мелких чиновников вроде гоголевского Акакия Акакиевича. Мы кочевали по этому району с одного места на другое, словно в поисках лучшего, пока не поселились на Полтавской улице, в одном из домов неподалеку от товарной конторы Октябрьской, тогда Николаевской железной дороги, где служил мой отец. Железнодорожники, ломовики, грузчики ютились в этом уныло-безобразном кирпичном строении, насквозь изъеденном сыростью. Так на задворках столицы прошли мои детские и юношеские годы.
Родился я в 1895 году. Мной руководила мать. Она же познакомила меня с грамотой. Только мать была истинной устроительницей нашей жизни. На заработок отца – двадцать пять – сорок рублей в месяц – существовала семья из трех человек, и я никогда не ходил рваным или голодным.
Отца я почти не знал. Прожил с ним вместе до двадцати лет, будто с посторонним человеком. С работы возвращался он поздно. Часто с матерью мы до ночи ожидали его: она – за шитьем, я – делая уроки. Мать любила петь и песнями отгоняла свою тревогу, вечное свое беспокойство. Плавная, широкая, как Волга, мелодия любимой ее песни «Близко города Славянска» до сих пор мной не забыта. Не в эти ли грустные вечера русские песни учили тому, что прекрасно на родной земле, что нужно любить и что ненавидеть.
Жилось семье трудно. Но моему отцу, который начал свою трудовую жизнь грузчиком петербургского порта, казалось верхом благополучия, что в дни моего детства он сделался железнодорожным конторщиком, а затем – даже помощником товарного кассира. Отец, почти ничего не читавший, лишь однажды сделал для меня хорошее дело, подписавшись на журнал «Ниву». Приложения к ней, простенькие книжки в бумажной обертке, сочинения Горького и Чехова, зародили во мне любовь к русской литературе. Вот они да однотомник Некрасова, разорванный и растрепанный, купленный бабкой на книжном развале за 50 копеек, были моими первыми литературными учителями.
Среднее образование мне удалось получить благодаря бабке. У нее водились небольшие деньжонки. До пятого класса она платила за меня.
Учился я в реальном училище. Так называлась школа с уклоном в точные науки, особенно в математику. Впоследствии это дало мне возможность заняться и самому преподаванием математики. Но, несмотря на этот «уклон», любовь к литературе возникла в школьные годы. Вспоминая прошлое, вижу, что каждый урок русской словесности учителя В. А. Келтуяла, ставшего впоследствии известным литературоведом, был для меня ступенькой к будущей жизни, к литературе, хотя формально я готовился к иному. Мать надеялась видеть меня инженером.
Я был уже принят в Политехнический институт. Разразилась первая империалистическая война. Институт пришлось бросить. Жизнь вздорожала. Надо было помогать семье. Одновременно с работой стал учиться латинскому языку у одного знакомого студента, чтобы впоследствии, если окажется к тому возможность, поступить в университет.
Студент этот и его брат, доцент восточного факультета, сделали для меня очень многое. Оба они были гораздо старше меня, но в общении с ними я всегда чувствовал себя их сверстником. Здесь я нашел дружбу, здесь прошел тот подлинный университет, как вижу теперь, а вовсе не тот, что находился на Васильевском острове, попасть куда я так настойчиво стремился.
Весной 1915 года решил держать дополнительный экзамен за курс гимназии и в конце концов получил диплом, давший мне право стать студентом университета. Вскоре меня призвали в армию, но на царскую военную службу не попал – из-за болезни глаз. И я вернулся под старые своды здания бывших «петровских коллегий», к университетским лекциям.
В те годы я начал писать.
Работал репортером. Сочинил два-три мелких рассказика. Их напечатали. Удивительнее всего, что это не произвело на меня никакого впечатления, будто понимал, как далеко еще действительное начало…
Вступление в литературу – событие в жизни писателя. Но мне пришлось столкнуться с такими нравами, с такой мерзостью буржуазной печати, которая чуть не отвратила меня от литературы.
Первый свой рассказ я написал на тему одной крымской легенды. Отослал его в «Огонек», журнальчик, тогда выпускавшийся Проппером при газете «Биржевые ведомости».
Прошло два месяца, и вдруг вижу свой рассказ напечатанным, но несколько видоизмененным. Под ним стояла чужая фамилия. Я пришел в редакцию и начал что-то робко объяснять длинноволосому человеку, вышедшему мне навстречу.
– Вас я не знаю, – сказал он, – а нашего автора знаю! Это его рассказ.
Я ушел, будто оплеванный.
Второй свой рассказ послал в журнал такого же рода. Наученный горьким опытом, пришел пораньше за ответом и ожидал с трепетом большого, настоящего разговора.
Меня принял карлик с рыжими усиками в потертом пиджаке, как я узнал впоследствии – сам издатель-миллионер. Спросив мою фамилию, он стал рыться в груде рукописей. Потом, написав на клочке бумаги «пять рублей», сунул его мне, будто чаевые.
– В кассу!
Вот и все, что я от него услышал.
1917 год был решающим. До 1917 года мне трудно было представить свой будущий путь. Пришел Октябрь. В борьбе со старым рождался новый мир.
