Помню, было мне лет десять-одиннадцать, когда нашу избу спалили кулаки. Они мстили отцу за то, что он первым вступил в колхоз и других сельчан звал жить по-новому.
Нас приютили соседи Пивкины, такие же бедняки, как и мы.
Мать тосковала по своей избе, часто плакала. Отец утешал её, говорил:
— Не горюй, мать. Избу поставим новую, и будет она лучше старой.
Так оно и вышло. Вскоре нам и Пивкиным райисполком выделил делянку леса на строительство. Мы с соседями не мешкая одной артелью поехали валить деревья.
Места наши лесные, куда ни посмотри — везде лес. Наша делянка оказалась в Вирьа́виной роще. Почему эта роща так называлась, никто из нас, ребятишек, не знал. В ней и озеро было тоже с интересным названием — Серебряное.
Лесничий показал нам делянку, растолковал, как валить лес, какие деревья не трогать, и уехал.
Распрягли мы лошадей, пустили пастись. Старшие разобрали топоры и пилы. Наш дедушка снял свой помятый картуз и поклонился на четыре стороны.
Мы, ребятишки, с удивлением смотрели на старика. Поглядел он на нас и сказал с чувством:
— Экая красота, ин губить жалко…
Огляделись и мы. Вокруг нас сосны прямёхонькие, как свечки, стояли, стволы смолистые, крупные. Иголки шелестят под ногами, падают шишки: тук-тук! Будто свою песню поют. Между соснами озеро поблёскивает. Вода в нём синяя, а у берегов совсем зелёная. И почему его Серебряным назвали?
Дзинь-дзинь! — запели пилы. Это мужики за работу принялись. Через некоторое время отец крикнул:
— Берегись!
Послышался свист. Первое дерево упало, взметнув дождь шишек. Сосна была похожа на раненого бойца. Из среза, как кровь, сочилась смола. Мы с дедушкой отсекали сучья, младшие ребятишки относили их в сторону и сваливали в кучу.
В обед перекусили и опять за работу. И так до позднего вечера. Уже затемно развели на берегу Серебряного озера костёр. Матери готовили ужин, мужики курили, жадно затягивались.
Показалась луна. И мы не узнали озера. Вот когда оно стало действительно серебряным… Лёгкий туман поднялся над водой. Сквозь его тонкую кисею проходили лунные лучи и падали в спокойную гладь тонкими нитями.
Мы замерли, боясь пошевельнуться. Обыкновенное озеро, в котором мы в полдень беспечно плескались, стало на наших глазах сказочным, таинственным и прекрасным.
Тишину вспугнули своим оглушительным кваканьем лягушки. Они начали кричать, как по команде.
Дедушка с досадой сказал:
— У, проклятое Ватырка́ево племя![1] Испугались дочки Вирьавы! Ишь раскричались…
— Ты на кого это, дедушка, ворчишь? — спросил я. — О какой дочке Вирьавы говоришь?
Дед кивнул в сторону озера.
— Смотрите лучше. Вон стоит над озером дочка Вирьавы, девушка красоты невиданной, в белом свадебном наряде. Ветерок фату её лёгкую над озером расстелил. Но глаза девушки печальнее ночи тёмной. Смотрит она на могилку, глаз от неё не поднимает.
Мы затаили дыхание, придвинулись ближе к деду. А он продолжал тихо говорить:
— Плачет девушка по своему жениху, мокшанскому богатырю Ба́йке. Каждый вечер приходит она на могилку и до зари над ней стоит, плачет. Слёзы её серебряными каплями в ручейки сливаются и в озеро текут. Вот почему оно Серебряным называется.
Я вглядывался в даль озера до рези в глазах. И ведь правда увидел девушку в белом платье и даже услышал, как падают в траву её серебряные слезинки.
После ужина все легли спать. Мы с дедом устроились под телегой на свежей траве. Я никак не мог уснуть. Лежал с открытыми глазами, всё думал про дочку Вирьавы и про Байку. Наконец я не выдержал, толкнул деда в бок:
— Дедушка, расскажи про Вирьаву.
Дедушка не сразу ответил.
— История эта длинная, слушай внимательно…
Жил в далёкие времена в нашем селе молодец. Звали его Байкой. Был он силы богатырской, смекалистый да храбрый. Первым охотником считался.
Как-то раз отправился Байка на охоту. Взял тугой лук, колчан с меткими стрелами, острый нож, чтобы свежевать добычу. Но в этот раз охотничье счастье изменило ему. До вечера пробродил и даже одного зайца не выследил. Стыдно молодому охотнику возвращаться с пустыми руками. Ни разу он ещё не испытывал такого позора. И продолжал он идти дальше, пока не забрёл в настоящую глухомань.
Юношу окружал дикий лес. Солнце бросило последнюю горсть лучей. Они на минуту задержались в густых кронах деревьев, пробрались сквозь листья, упали на покрытую сырым мхом землю и погасли.
Байка повернул назад. Дорогу ему то и дело преграждали полусгнившие деревья, когда-то поваленные бурей. С каждым шагом идти было всё труднее. Охотник сильно проголодался и устал.
Вдруг Байка замер от неожиданности. В сгущающихся сумерках он увидел чёрную рысь, метнувшуюся к лосёнку. Не успел Байка глазом моргнуть, как хищница кинулась на свою жертву. Охотник, не задумываясь, выпустил быструю стрелу. Хищница рванулась, но меткая стрела впилась в неё. Страшная лапа с длинными железными крючками когтей судорожно царапала землю. Потом рысь завертелась на месте и вдруг с шипением исчезла, словно провалилась сквозь землю.
Лосёнок повернулся к охотнику, склонил перед ним свою голову и проговорил человеческим голосом:
— Спасибо тебе, добрый молодец! Ты не в чёрную рысь пустил свою стрелу, а в злую колдунью Ватыркай. Не лосёнка ты спас от её железных когтей, а дочь царицы леса Вирьавы. Зовут меня Цяця́ня, — сказал лосёнок и упал.
