Огромный город тонул во мгле. Медная половинка луны то и дело скрывалась за облаками, и тусклый свет скользил по крышам, не достигая дна улиц. Караульные дворца протяжно выкрикивали ритуальные угрозы притаившимся во тьме злоумышленникам.
Глаза четырехликой богини Шеват, обращенной лицами на четыре стороны света, оставались мертвы и холодны. Только над колодцем преисподней, в стену которого упирался вершиной треугольник базарной площади, поднималось красноватое сияние.
Наступал час божественной прихоти. В такое время улицы обычно пустели, и никто из приличных, законопослушных горожан не осмеливался высунуть носа из дому.
Улицы отдавались во власть воров, убийц, нищих, безумцев и глупцов. С этими отбросами человеческого общества за господство на улицах состязались вечно голодные псы, крысы и существа неизвестной, природы; никто не видел их во плоти, но все могли наблюдать оставленные ими следы — изуродованные трупы с глубокими ранами, высосанной кровью, переломанными костями. Иные мертвецы выглядели так, словно на них посидел, слон.
Человек, выскользнувший во тьму из караван-сарая, что располагался у восточных ворот, был не похож ни на кого из обычных «ночных господ».
Платье его выглядело неброско, но добротно; чувствовалось, что оно не было украдено, куплено на воровском базаре или снято с мертвеца. Нет, портные шили эту одежду точно по мерке, сшитой именно с этого человека.
Держался он уверенно и шел легкой походкой человека, знающего, как обращаться со своим телом. Он обогнул дворец повелительницы, не таясь и не обращая внимания на несколько пар глаз, глядевших на него, затем свернул на диагональную улицу, ведущую к северной части города, а потом сделал еще один поворот — и вскоре остановился возле массивных иорог.
Тьма не смутила его, и он легко обнаружил дверцу в воротах и потайное сигнальное устройство, скрытое в пасти сторожевого чудовища.
В дверце бесшумно открылось освещенное окошечко, и в него высунулось лицо привратника, не выражавшее ничего, кроме презрения. Он буравил глазами пришедшего довольно долго, прежде чем сумел преодолеть отвращение и раскрыть рот.
— Чего нужно? — спросил он.
— Дело касается золота, — сказал пришедший. — Большой груды золота. — Он протянул к носу привратника руку и на несколько мгновений раскрыл ладонь — на ней лежали пять-шесть небольших самородков, похожих по форме на маленькие черепа.
Глаза привратника алчно загорелись. Скрипнул засов, и привратник посторонился, пропуская человека.
— Простите, — сказал он; — Я принял вас за нищего или какого-нибудь бродячего безумца. В последнее время их, знаете ли, столько развелось… — Привратник осекся, заметив, что выражение лица незнакомца сильно изменилось, как только он вошел. И это изменение явно было не в пользу привратника. — Впрочем, — добавил привратник поспешно, — это все из-за темноты. Луна в ущербе, а небо в наших местах тусклое, звезды не пробивают воздуха.
— Я хотел бы видеть господина Валлара, — заявил пришедший. — Передайте ему, что его спрашивает Ривал из Саламина. Надеюсь, больше недоразумений не будет.
— Ну что вы, господин Ривал! — воскликнул привратник и усадил дорогого гостя на скамью в приемном зале. — Я тотчас вернусь с хозяином!
Он удалился с резвостью галопирующей лошади и поскакал на верхний этаж по широкой лестнице, огражденной резными парапетами.
Ривал принялся осматривать зал, В середине имелся бездействующий фонтан восьмиугольной формы. Вода должна была выливаться из ртов клубка змей в центре.
Над фонтаном висела тяжелая люстра на множество свечей, горели только несколько — хозяин не тратился понапрасну.
— Ривал! — послышался знакомый голос. Ривал поднял голову и увидел тучного человека с желтым одутловатым лицом.
— Валлар, собственной персоной! На этот раз ты не заставил себя ждать, — сказал Ривал.
— Я так рад нашей встрече, дорогой Ривал! — кричал Валлар, спускаясь. — Я весь сгораю от нетерпения, желая поскорее услышать о твоих приключениях! И даже бросил на середине фразы свое послание к царю Гермотиму! Огило само выпало из моих рук, едва я услышал, что ты здесь! — Валлар шел, раскрыв объятия, как филин, пикирующий на мышь.
— В прошлый раз, когда ты тоже сочинял письмо, ты был менее любезен, — заметил Ривал.
— К чему вспоминать прошлое! — Валлар обнял гостя и прижался к его щеке. От Валлара несло дешевым вином, соленой рыбой и какими-то душными цветами. — Люди меняются! Ни один не способен вечно оставаться одним и тем же!
— Ты прав, Валлар. Полагаю, ты изменился.
— Ну вот видишь! Ты всегда понимал меня лучше меня самого!
— Да, ты изменился, — задумчиво повторил Ривал. — Но я не уверен, в какую сторону. Любой человек всегда имеет по крайней мере две возможности — и часто он выбирает худшую.
— О, Ривал! — Валлар отстранился, разглядывая лицо гостя и пытаясь уловить, куда он клонит и что хочет сказать на самом деле. — Я чувствую, ты обижен на меня. Твоими драгоценными устами говорит обида — боюсь, ты больше не любишь меня!
— Я устал и хочу есть, — сказал Ривал.