Вэллон вышел из своей спальни и закрыл за собой дверь. Задержавшись на минуту в коридоре, он почувствовал запах «Черного нарцисса» и попытался вспомнить, когда он вдыхал его в последний раз. У него было сильно развитое обоняние и хорошая память. Возможно, что в последний раз он вдыхал этот запах в Париже, а возможно — и еще где-нибудь. Точно вспомнить он не мог. Он медленно спустился по лестнице в гостиную и задержался на пороге, разглядывая публику.
На нем был темно-синий двубортный костюм, сшитый хорошим портным, светлая рубашка, синий галстук. Лицо имело красивый овал, а глаза были темные и глубоко посаженные, в них сквозила легкая ирония. Вьющиеся темные волосы были хорошо причесаны. Он весил сто семьдесят фунтов и двигался легкой походкой боксера. Лицо было утомленным.
Он держался очень спокойно и двигался с ленцой. Говорил спокойным голосом, но тембр этого голоса был очень привлекательным. Обычно он предпочитал оставаться незамеченным в обществе, но это ему никогда не удавалось. Против своего желания он привлекал к себе людей самых различных, как только они знакомились с ним. Особенно он привлекал женщин и именно тем, что вовсе не желал быть привлекательным. Он тратил много времени и сил, чтобы избегать их, но получалось наоборот.
На другом конце гостиной был расположен бар. Было девять часов вечера и большинство обитателей гостиницы уже покончило с обедом и начало собираться здесь, в гостиной.
Подойдя к бару, Вэллон уселся на высокий табурет и заказал двойной бокал бакарди. Когда же перед ним поставили наполненный бокал, он вдруг почувствовал, что вовсе не хочет пить.
Жизнь напоминала вот такой же бокал с коктейлем: если вы жаждали напитка, то вам адски хотелось его, если же у вас не было желания пить, то бакарди оказывался либо слишком крепким, либо чего-то добавили слишком много, либо о чем-то вовсе забыли.
Но все-таки он выпил свой бокал, размышляя о том, что в этом так же мало смысла, как и в том, чтобы любить женщин.
Зачем, собственно, он пришел сюда?
Затем вспомнил, что недели три тому назад кто-то рассказал ему, что Девоншир — самая красивая часть Англии. Здесь, действительно, было хорошо и, если вам надоедало в Пейнтоне, вы всегда могли уехать в Торквей и обратно из Торквея в Пейнтон, когда вам захочется. В одном можно было не сомневаться — везде были гостиницы, а в них бары. А бар — это как раз то место, где мужчина может забыть то, что желает изгнать из памяти и вспомнить о том, что желает помнить. Он и сам не знал, чего хочет — забыть или помнить и вообще ему все было безразлично. Вдруг он опять почувствовал запах «Черного нарцисса» и повернулся в сторону женщины, от которой исходил этот запах духов.
Женщина была прекрасно одета — синий костюм плотно облегал ее фигуру, а в разрезе жакета была видна блузка из тончайшего жоржетта лимонного цвета с ручной вышивкой — явно парижского происхождения. Туфли на ногах были тоже дорогие и ручной работы, а тонкие чулки великолепно обтягивали стройные ноги. На вид ей было лет тридцать пять. Судя по кольцам на руках, это была несомненно богатая женщина.
Вэллон заказал еще бокал бакарди. Бармен изумленно поднял бровь — в течение вечера клиент выпил уже 12 бокалов и явно умел пить.
— Вы любите бакарди, сэр? — спросил он.
Вэллон ответил серьезно:
— Нет, не люблю. И вообще ничего на свете не люблю. — В это время он взглянул на соседку, которая потихоньку тянула коктейль своими ярко накрашенными и полными губами. Он подумал, что она была самой привлекательной из всех женщин, встреченных им в этой части света.
Она сказала:
— Хороший вечер сегодня.
Он не знал, к кому она обращается — к нему или к бармену, но на всякий случай ответил:
— Если вы адресуетесь ко мне, то должен вам сказать, что меня ничуть не интересует погода — мне безразлично: светит ли солнце, капает ли дождь или наступили рождественские морозы.
Она улыбнулась, и он вынужден был заметить, что улыбка делала ее очаровательной.
— Вы либо уж очень несчастливы, либо очень счастливы.
— Хотите верьте, хотите нет — ни то, ни другое. Меня просто не интересует погода. Вы не рассердились? — и он улыбнулся ей. Она несколько растерялась.
— Вы очень оригинальны и очень лаконичны в своих высказываниях.
Он снова заказал бакарди и сказал:
— У меня есть хорошая мысль. — Ее брови поднялись. — Вы сидите очень далеко от меня — между нами четыре пустых табурета. Если я начну подвигаться к вам, вы можете принять меня за нахала. Поэтому я предлагаю вам придвинуться ко мне.
— Вы действительно оригинал.
— Мне говорили, что моя мать тоже так считала.
— А ваш отец?
— Мне ничего не говорили о нем, но, боюсь, что он не был в восторге от меня.
Она встала со своего табурета и пересела на другой, рядом с ним. В эту минуту он тщательно осмотрел ее ноги и нашел их очень красивыми.
— Вот я и здесь. Но, если вы считаете, что пересев ко мне стали бы нахалом, то, может быть, вы полагаете, что мое передвижение можно квалифицировать как навязчивость?
— Женщина, обладающая вашей внешностью, может не бояться, что ее сочтут навязчивой. Вы когда-нибудь пили бакарди?
