Я благодушествовал, витал в облаках, когда ко мне пришел Гохэй Ямадани и рассказал эту историю.
…До недавних пор каллиграф Тайдзан чувствовал себя прекрасно. Настолько хорошо, что казалось, нет на свете человека более счастливого, чем он. Да и сам Тайдзан по уставал твердить о своем счастье. Он говорил, что ему даже страшно порой становится от такого полного счастья Я ему возражал: «Ну что вы, сэнсэй, вам страшиться нечего. Вы ведь никому ничего дурного не сделали».
Но Тайдзан словно бы чувствовал внутреннюю ответственность за свое счастье. Словно бы стыдился собственной радости, потому что очень уж много несчастных на свете. Однажды он сказал, что нехорошо быть неблагодарным, если судьба посылает человеку счастье. Тайдзан был со мной откровенен. Со мной он говорил обо всем. С легким сердцем рассказывал он мне такое, что не рискнул бы поведать никому другому. Видно, он не сомневался в моем хорошем к нему отношении. Потому и говорил со мной о самом сокровенном. И он был прав, ибо я действительно испытывал к нему только добрые чувства и принимал его слова без тени иронии.
В общем, его радость была моей радостью.
Помню, как-то Тайдзан сказал: «К сожалению, судьба человека не определяется совершенным им добром или злом. Лишь в дешевых романах и кинофильмах добродетель всегда вознаграждается, а зло наказуется, но в жизни это не так – порою хороший человек погибает в огне пожара или от ножа убийцы. Правда, человек, преднамеренно сеющий зло, редко становится счастливым, во всяком случае реже того, кто опасается творить злодеяния. Но все же человеку очень трудно сделать себя счастливым, а стать несчастным, – пара пустяков. Ведь бывают в жизни такие горести, перед которыми человек бессилен. Порой добродетельный человек трясется от страха, а закоренелый негодяй наслаждается блаженным покоем. Примеров множество. Взять хотя бы самоубийство по сговору, когда целая семья решает уйти из жизни. Подумать только, какая трагедия! Но злодеи редко на это идут. Обычно кончает самоубийством семья высокопорядочная, все члены которой люди добродетельные, но малодушные». А в другой раз Тайдзан сказал, что никто его так не выводит из себя, как человек добродетельный и малодушный.
«Чтобы прожить жизнь достойно, надо быть скромным, по отнюдь не трусливым. Да, да, лишь скромный и в то же время смелый человек живет правильно. Конечно, такие люди – большая редкость, но именно таким я верю».
Теперь я часто вспоминаю эти слова, которые Тайдзан не раз повторял.
Если перебрать всех моих знакомых, то семья Тайдзана была самой благополучной, самой счастливой, да и сам он казался мерилом неколебимого счастья.
В последние годы у него было много способных и зажиточных учеников, его каллиграфические работы получили определенное признание, его засыпали заказами, он не бедствовал, как раньше, и не нуждался в материальной поддержке старшего брата Хакууна, тоже каллиграфа, он мог тратить деньги как хотел и порой даже приобретал работы тех каллиграфов, которых уважал и любил, и мне случалось видеть, как Тайдзан любуется какой-нибудь из них, украшавшей его токонома. Не думал я, говорил Тайдзан, что достигну такого благополучия, не зря, значит, прожил долгую жизнь.
Бывая у него, я часто встречал одного из его учеников, молодого человека по имени Кэйсукэ Накада. Очевидно, этот молодой человек сумел завоевать сердце Тайдзана. В его присутствии старик оживлялся и становился более веселым, чем обычно. Когда Накада уходил, Тайдзан начинал превозносить его до небес.
– Этот – настоящий! Мой наследник! – говорил он с искренней радостью.
Накада действительно был очень приятным молодым человеком. А как светилось его красивое лицо, когда он наблюдал за работой учителя! Мне в эти моменты казалась, что нет на свете другого человека, который так бы понимал всю прелесть искусства Тайдзана.
Накада мне однажды сказал:
– Я удостоился чести видеть учителя за работой, и это определило всю мою жизнь. Я по-настоящему понял, какая красота скрывается в письменах. Понял, что каллиграфия не ремесло, а творчество, которому можно отдаться всем сердцем. Думаю, ни один самый талантливый актер не мог бы изобразить вдохновение моего учителя, когда он пишет. Лишь благодаря учителю я постиг красоту каллиграфических работ древних. И кроме того, я воочию увидел, что значит жить полной жизнью.
Накада, как только речь заходила о Тайдзане, увлекался до самозабвения. Естественно, что Тайдзан любил этого ученика. Ведь он приобрел верного последователя, человека, сумевшего по достоинству оценить его работы.
Мне кажется, я должен рассказать еще об одном ученике Тайдзана или, вернее, об ученице. Это была Тогам Фуруминэ, девушка лет восемнадцати-девятнадцати, удивительно красивая, милая и обаятельная. У Тайдзана были и другие ученицы, но ничем особенным они не отличались. При виде их я не испытывал ни удовольствия, не неудовольствия. Зато когда появлялась Токиэ, я бывал просто счастлив. Ее любили все без исключения. Тайдзан особенно. Его жене она тоже пришлась по душе. Токиэ часто засиживалась у нее в комнате, а мы тщетно пытались выманить ее в кабинет Тайдзана. Меня абсолютно не интересовали другие ученицы, но я расстраивался, если мне не удавалось увидеть Токиэ хотя бы па несколько минут. И это я, старик! Нечего и говорить, каким успехом пользовалась она у молодежи.
